В покоях Аято царит тишина, хозяин комнаты в одном тонком светлом кимоно, вальяжно вытянулся по прохладному энгава. В тонких пальцах Аято зажата длинная серебряная кисеру, от алеющего огонька которой исходит пряная струйка белого дыма. Обычно Аято не курит, но почему-то именно сегодня ему захотелось ощутить этот терпкий привкус дорогого табака на языке. В детстве он спрашивал у отца, почему тот порой курит, ведь это не вкусно, а дым резал маленькому Камисато глаза, на что отец с теплой улыбкой отвечал, что когда Аято вырастет то поймет. Какой расплывчатый ответ, но кажется, нынешний глава клана, понял.
Табак одно из немногих его отвлечений от обычной рабочей суеты. Способ перевести дух, найти некий островок спокойствия, что после сей минуты, двигаться дальше. Работать на благо семьи, народа, и все Иназумы. Милая сестренка беспокоится о том, что старший брат берет на себя слишком многое, и всячески пытается ему помочь. Но Аято был бы более счастлив, если бы Аяка прожила жизнь обычного подростка. Ему пришлось рано повзрослеть, этой же участи, он не желает своей любимой младшей сестре.

Аято как всегда улыбается, и с легким смешком отвечает, что все в абсолютном порядке. Сестренка озабоченная его здоровьем, замечает, что кисеру становится частым партнером его вечеров. Так что молодому господину пришлось сократить количество табака в его жизни, хоть это и сложно. Саке тоже выглядит заманчивым, и возраст позволяет, однако.. его не с кем разделить. Аяка слишком юна, Тома не поймет и будет сбит с толку столь неожиданной просьбой, а обо всех остальных и говорить не стоит.
С другими же чиновниками, Аято точно бы распивать саке не стал, ему нужен часок спокойствия, а не час пьяного полоскания мозгов. Тихо вздохнув, глава клана стряхнул остатки дотлевшего табака в пепельницу, не хотя присел, и уже собирался отправляться ко сну. Как все поместье разрезал дикий...ор?
Прихватив меч, Аято легко запрыгнул на крышу, с которой открывался прекрасный вид на внутренний передний двор. Посреди которого бушевал молодой и с ог...с красивым станом человек, точнее они. Хах. Забавный.

Кажется, Аято нашел замену кисеру. Спрыгнув во двор, молодой господин легким движением руки приказал отступить и отпустить молодого они. Подойдя к нему ближе, Камисато-старший с некоторым удивлением заметил, насколько тот выше и как...невероятно выгодно сидит на нем его одежда. Что за услада для глаз.
- Здравствуй Итто. Не желаешь разделить со мной по чарке хорошего саке? - с улыбкой предложил Аято, пару секунд лицо они изображало тяжелый умственный процесс, а затем преобразилось, и просияло.
- А давай еще бои оникабуто устроим?! - громогласно предложило рогатое создание. - Я сюда шел, потому что они где то здесь обитают, а не воровать! - Ах, вот почему они пробрался в поместье. Впервые за долгое время, Аято почувствовал как изнутри рвется смех искреннего веселья.
- Пойдем. Я даже знаю где они. - наконец-то отсмеявшись произнес Камисато-старший, жестом показывая куда идти.

Кто же мог предположить, что глава клана Камисато, в ночи, с местным дебоширом и оборванцем, будут за поместьем жуков ловить. И устраивать бои. Вроде бы нелепо и странно. Но так, весело и спокойно.

And the violence causes silence
Who are we mistaken?[indent] Нужно ли вообще говорить о том, что за последние несколько часов Клэр успела добрую сотню раз проклясть весь этот чертов город и каждого жителя в нем? Разбитые витрины и окна жилых домов, брошенные автомобили, кучи горящего мусора, ошметки человеческих тел, валявшиеся прямо на тротуарах и полчища кровожадных тварей, что некогда были вполне нормальными людьми. Не таким она представляла свое возвращение домой. Хотя, если уж на чистоту, младшая Редфилд и не приехала бы в Раккун-Сити [столь ненавистный еще с детских лет], если бы не исчезновение брата. В один прекрасный день Крис просто перестал выходить на связь, тем самым посеяв в сердце младшей сестры тревогу, что множилась и распространялась по телу, подобно смертоносному вирусу.

[indent] Не было ни малейших сомнений в том, что во всем происходящем виновата славноизвестная корпорация с весьма говорящим названием. Амбрелла и впрямь, словно зонт, накрыла город, но не защищала его, а обрекала на верную смерть. Власти, осведомленные в деятельности корпорации, отворачивались спиной, притворяясь глухонемыми слепцами. Даже те, кто клялся "служить и защищать", не сумели исполнить свой долг. Клэр собственными глазами видела то, что осталось от полицейского департамента; видела, что стало с шефом Айронсом и, по жестокой насмешке судьбы, стала карающей дланью для безумца. Пускать пулю меж глаз бездушному существу, что ведомо лишь животными инстинктами, куда проще, чем отнимать жизнь человека. Жаль только, что не пришла раньше, до того, как бедняжка Кэтрин испустила последний вздох.

[indent] А дальше... Клэр не может точно сказать, в какой именно момент в ней вновь взыграл героизм, толкая на очередной необдуманный поступок. Шансы выбраться из города и без того к нулю приравниваются, а она еще и девчонку за собой тащить решила. Разве не глупость? Возможно. Но... Бросить ребенка на растерзание изголодавшимся монстрам - значит окончательно утратить себя. И не будет тому оправдания.

[indent] - А если он нас найдет? - Глаза девочки на мокром месте, голос дрожит, а тонкие пальцы крепче сжимают ладонь рыжеволосой. Клэр невольно поджимает губы: заверить Шерри в том, что её мутировавший папочка до них не доберется, она не может, но и пугать еще больше тоже не вариант, от слова совсем.
- Даже если и так, я не позволю ему тебя забрать, - божественная уверенность, если, конечно, закрыть глаза на тот факт, что Биркин, за считанные секунды, способен разорвать её на сувениры, а уже после,  избавившись от единственного препятствия, отделяющего его от дочери, заполучить заветный кулон.

[indent] Открывая очередную дверь, Редфилд мысленно взывает ко всем богам, чтобы характерный скрип не привлек крайне нежелательное внимание. Кроме Уильяма, в комплексе полно зараженных сотрудников, которые моментально явятся на шум. Держа пистолет наготове, девушка первой проходит в кабинет и, убедившись, что он пуст, коротким кивком подзывает Шерри. Разбросанные по полу канцелярские принадлежности, разбитые пробирки и ворох рассыпавшихся документов свидетельствовали о том, что кто-то покидал это место в спешке. А вот свежие кровавые разводы на белоснежной стене и темно-алая вязкая лужа утверждали, что этому кому-то все же не удалось сбежать. Покопавшись в ящиках письменного стола, Клэр находит электронный пропуск на имя некого Томаса Уилсона. Хочется верить, что он открывает все двери, без исключения.

[indent] - Шерри, - рыжеволосая присела на корточки перед девочкой, - Ты должна послушать и сделать все, как я скажу. Оставайся здесь и не издавай ни звука, не выходи, что бы не услышала. Я найду выход и вернусь за тобой. И вот, - сняв с запястья часы, она вручает их новоиспеченной подопечной, - Следи за временем. У меня есть пятнадцать минут.

[float=left][/float] [indent] Пожалуй, юной Биркин стоит отдать должное: она не плакала, не закатывала истерик и не создавала лишних проблем. Сложно вообще представить, что ей довелось пережить до того, как Клэр нашла её, перепуганную до полусмерти, в полицейском участке.

[indent] Мерцающее аварийное освещение давит на психику, рисуя на стенах замысловатые тени и вынуждая девушку раз за разом останавливаться, в ожидании того, что сейчас из-за угла покажется очередная неведомая зверушка. Откуда-то сзади доносились приглушенные стоны и скрежет: мертвецы, заточенные в лабиринтах лаборатории также, как она, искали выход, но целью их явно было не спасение. Стараясь не задерживаться, Редфилд спешно проверяла каждую дверь, в надежде, что удача, наконец, улыбнется ей, но, вместо спуска к железнодорожной ветке, натыкается на пустые кабинеты, пока...

[indent] - Стой на месте!
Впереди показались две фигуры в спецформе. Отдавший команду, женский голос не сулил ничего хорошего. Клэр подчинилась, но пистолет не опустила. Впрочем, вряд ли они видели в ней угрозу.
- Вы еще кто такие?

[indent] Ребекка Уокер - живое воплощение того, что являла собою вся ангельская рать. Гордыня, раздутая до масштабов земного шара, тщеславие, эгоизм и корыстность, выдаваемые за благодетель. Видит соринку в глазах другого, в своем же - бревна не замечает. Еще вчера пленница, что смиренно ждала приговора, а сегодня, переступая через трупы павших вою соратников, раздает приказы и смотрит на окружающих свысока, так, словно сам Шепфа снизошел до нее своим благословением. Разве справедливо то, что эта женщина олицетворяла свет? Женщина, которая и бровью не повела, когда голова её возлюбленного скатилась по эшафоту. Любила ли его вообще или использовала, точно также, как и всех остальных, кто её окружал? Женщина, что возвела вокруг себя непробиваемую стену надменности и глубокого безразличия, не позволяя даже родной дочери пробиться сквозь нее. Женщина, слепо следующая ветхим и жестоким законам, что не приносят ничего, кроме опустошения и боли. Она мнит себя дланью Создателя, обратив собственное сердце в кусок безжизненного гранита.

[indent] Вики смотрит на мать, но больше не видит в ней ту, что ласково гладила её по волосам и пела колыбельные перед сном. Осталась лишь оболочка, а под ней - ничего. И бестолку кричать, пытаться достучаться. Уже пыталась, не вышло. Но, хуже всего даже не это, а то, что в ней хотят видеть отражение Ребекки. Еще одного ангелочка, который пополнит ряды небесного войска и, если придется, сыграет роль пушечного мяса в предстоящей войне, ведь важности не представляет. Пока еще только непризнанная. Просто девочка, что ловит на себе взгляды демонов, полные ненависти и презрения только за то, что с серафимом её связывает кровное родство. Адмирон Винчесто мертв. Ребекка Уокер все еще дышит и правит балом. А её дочурка... Новая мишень с клеймом неудачницы. К счастью, во всей этой [откровенно хреновой] ситуации имеются свои плюсы: за спиной Мими и Ади черные крылья, но они, наплевав на глупые сплетни, насмешки и ворох слухов, что роятся вокруг младшей Уокер, все еще рядом. Есть Дино, благородство которого не знает границ. Даже Мисселина, что всегда готова выслушать и помочь советом. Но... Увы и ах, ни с кем из них Вики не может быть предельно откровенной.

[indent] Оказавшись меж двух огней, она чувствует себя загнанным зверем. Волчонком, угодившим в охотничий капкан и не ведающим, как из него выбираться. Смерть могла бы стать спасением, но превратилась в очередное испытание, в котором ей предстоит выбрать одну из сторон и, против собственной воли, стать орудием в чужих руках. Эту судьбу Вики не выбирала, все решили за нее, грубо вырвав из прежней реальности, что была столь дорога. Вопрос лишь в том, кому и зачем это нужно? Возможно, ответа она никогда не получит. Хотя... Есть тот, кто способен её понять, пусть никогда в том не сознается открыто. Люцифер... Одно только его имя вызывает у девушки ураган смешанных эмоций. Надменный, самовлюбленный, чрезмерно самоуверенный, бестактный и бесцеремонный... Жгучие порывы оттолкнуть его сильны ровно настолько же, насколько и желание ему принадлежать. Будто очередная насмешка того, кто выводит на белоснежном пергаменте историю их судеб.

[indent] Раз... Два... Три... Четыре... Уокер лежит на постели, уткнувшись лицом в подушку, и считает удары своего сердца, что отражаются неприятной пульсацией в висках. Последствия сломанной шеи не проходят бесследно даже для бессмертных. Открывать рот в присутствии Сатаны далеко не самая лучшая идея, но, Вики с удовольствием наступит на эти грабли повторно. Хотел бы убить - она бы уже не очнулась. В любом случае, попытка повелителя Ада продемонстрировать собственное превосходство путем пыток беспомощной непризнанной, меркнут на фоне взгляда его сына. В тот момент в глазах Люцифера отразились неподдельная боль и отчаяние, и Вики была уверена почти на все сто процентов в том, что это ей не померещилось. Неужто, под этой бронебойной плитой сарказма и самолюбования таится что-то еще?

[indent] - Ты куда? - Мими, которая последний час безынтересно рассматривала потолок, витая где-то в своих мыслях, моментально встрепенулась, как только непризнанная поднялась с кровати.
- Я... Мне... Пройтись нужно... Скоро вернусь, - несколько растеряно отозвалась шатенка, спешно скрываясь за дверью, дабы избежать дополнительных расспросов. Безусловно, малышка Мими заслуживает знать всю правду, от "а" до "я". Дело в том, что Вики сама еще не до конца разобралась в этой правде.

you said i'm too much to handle,

you said i shine too bright, i burnt the candle
flew too high... [indent] Облачная башня возвышалась над школой угрюмым обелиском. Нападение орды Преисподней оставило на ней свой отпечаток в виде разрушенных стен и разбитых витражных окон. Теперь это место уже не столь живописно, коим было всего несколько дней назад. Поднявшись по ступеням, ведущим ко главному входу, девушка застыла перед двумя копьями, скрестившимися в нескольких миллиметрах от её лица. - Я хочу увидеть Люцифера. Насколько мне известно, это не запрещено, - стараясь придать голосу непоколебимую уверенность, Вики выжидающе скрестила руки на груди. Архангелы переглянулись и, поколебавшись пару мгновений, расступились, пропуская незваную гостью вперед. Оказавшись внутри, младшая Уокер облегченно выдохнула и ускорила шаг, опасаясь того, как бы стража не донесла матери о её незапланированном визите: Ребекка вряд ли придет в дикий восторг от подобной выходки.

[indent] По мере приближения к темнице, Вики все явственней ощущала энергию демона, которую успела запомнить после их нескольких совместных "прогулок" в мире смертных. Сейчас она служила нужным маяком, ведущим непризнанную к нужной двери. Солнечный свет, пробивающийся сквозь небольшое окно под потолком, освещал лишь ту часть камеры, что не была преграждена решеткой. Подступив совсем близко к стальной решетке, девчонка дотрагивается пальцами до холодных прутьев, напряженно всматриваясь в темноту. - Люцифер... - позвала она, но ответом послужила звенящая тишина. - Заканчивай эту игру в прятки - ты уже проиграл! Люцифер! - на сей раз прозвучало куда громче и даже требовательно. Интересно, кто еще из непризнанных набирался храбрости [дурости] обращаться к нему в подобном тоне?

Хорошего не выйдет. Не может случиться, потому что для этого нужна надежда. Но её нет в этом городе. Никогда не существовало.
Жалкая иллюзия того, что они называют правосудием — фикция, чтобы прикрыть собственные грехи. А ими каждый здесь полон. Половина зовут себя грешниками, а некоторые пытаются утверждать, что святые, но правда одна лишь есть. Та слизь, что распространяется по кровеносной системе каждого, кто только переступил территорию этого города. То безумие, что разъедает мозг, называя это всё здравым смыслом. Никто не избежит подобной судьбы. От неё можно бежать, ломая собственные ноги, а дальше — ползти, подтягивая уже израненное тело. Но шутка, довольно смешная, всегда будет заключаться в том, что от неё не сбежать. Ей знать лучше. И можно лишь исполнять волю. Либо же... Неисповедимы её пути. Наверное, то говорят не зря.
Легко верить в идеалы, которыми можно засеять собственную душу. И это будет помогать. Заставлять стремиться туда, где наверное, можно обрести спокойствие. Никто не говорит о "счастье" — вымышленная единица человеческого спектра чувств. Но многие не могут осознать того, что им действительно нужно. И про них говорят, что они сходят с ума. Великое разочарование ведёт к пропасти, в которой никогда не достигнуть дна. Но наслаждаться этим полётом, прекрасно зная, что он никогда не закончится, буквально невозможно. Мы не безумны, хоть про меня и говорят, что это "он". Многие вещи становятся понятны, когда скрыты от глаз пеленой фальшивой надежды. Моё лицо — лучшее доказательство того, куда она может привести. Взращенный в ненависти  и крови, никогда не найдёт себе спокойствия. Однажды ему придётся вернуться к ним.

Рассматриваю детектива Гордона, склонив голову набок. Не ожидал иных реакций — по прежнему безупречно смел и радеет за этот город. Похвальное качество. Харви когда-то так уважал его, насколько мне помнится. Сам далеко не ушёл. Ненавидел всех, с кем вынужден быть в одном статусе — тех из них, кто давно продал свою душу дьяволам за солидный гонорар. Не оговариваюсь совершенно. Мне нет нужды быть религиозным, чтобы верить в его существование — их в этом грязном городе сотни. Они скалятся, даже не отворачиваясь, когда на глазах их творится зло, несут его сами. И те, кто должен защищать Закон, давно уже видят в том лишь собственную выгоду. Все они предатели — те, кто отворачивались и те, кто молчал. Такие, как Фальконе и Мароне заправляли этим городом, потому как умели вести дела. Но остальные... Никому нет прощения. Судьба не любит тех, кто добровольно зашивает себе глаза. Нам разум дан, чтобы чувствовать и осязать. Но  как же смешны потуги выиграть там, где не может быть победителя. Готэм поглотит всех. Души — основная пища его рациона.
  И всё же... Всем приходится делать однажды выбор. Может быть, даже тысячу раз. И затем, в тысячу первый, то решение, что будет принято, окажется единственно верным. Никто здесь не заслуживал спасения, вокруг нас. Хотя бы потому что никто и никогда не пытался никого спасти. Да, такие как Джим появлялись здесь...изредка. Говорили о том, что правильно или нет и старались вести себя как действительно хорошие парни. Но кто даёт им право делить всех на хороших и плохих, давать выбор, кто достоин помощи? Знаю, что Гордон многое пытается охватить — всё то, что неподвластно совершенно никакому контролю. Но в том главная шутка судьбы, что и до него однажды дойдёт осознание. Мы прокляты. Не мы с тем, кто был когда-то его другом. А каждый, кого он только встретит, кому он пожмёт руку или плюнет в лицо. И единственное спасение заключается в том, чтобы вовремя понять это. Какое же наслаждение чувствовать свободу разума. Никаких больше рамок, что в прошлом столько раз причиняли боль. Преступники, что уходили от наказания и судьи, что не слышали никаких аргументов, словно в уши им закапали горячий воск. Какие же милые картины разворачиваются перед глазами, при воспоминаниях об этом. Хотя, в тот момент казались противными собственной природе. Всё изменилось и тому никогда не будет возврата. Я — тот, кто действительно подходит этому городу. Двуличная и скользкая тварь, что давать может лишь для того, чтобы сполна забрать затем, в десять раз больше. Думаю, в некоторых моментах мы были даже схожи.

— Судьба решает. Говорю беспристрастным голосом, что и должен быть у судьи. Я — лишь проводник, что реализует её волю. Но ответы на все вопросы даны ею. От меня не зависит, какой же из сторон монета упадёт на мою руку. Но в моих силах свершить то, что должно. Достаточно ума для того, чтобы не идти больше против неё. Те, кто говорят, кому нужно жить, а кому нет... Они могли бы, по крайней мере, того не прикрывать  своими мантиями. Ведь можно просто прийти и взять. Этот продажный город, словно разрезанная брюшина мёртвого животного — в  нём много червей и вони, любой падальщик всегда оторвёт гнилыми зубами свой кусок мяса. Не равняю нас с ними — совершая всё те же действия, достаточно просто быть лучше. Я сам убью тварь, чтобы вырезать затем всё ещё живое, трепещущее сердце. В этом разница между мной и ими. Но они говорят про безумие. То, что давно здесь является нормой, всё ещё вызывает удивление у тех, кто и сам вызывает сомнения в собственной здравости. Знаю, где окажусь, если вдруг Судьба решит, что то мне суждено — в Аркхэме. Потрясающем Лас-Вегасе для душевнобольных преступников. Они так говорят. Я слышу шёпот крыс и ничуть не сомневаюсь в том, что мне уготовано. Дикий маскарад, в котором половина напялили маски добропорядочных жителей, а половина остались со своими лицами. Но однажды, в конце концов....
— Веский аргумент. Ухмыляюсь, рассматривая Джима Гордона. Не столько во мне безумия, как говорят, не нахожу в уголках своего разума. То, что мне не хочется больше быть на одной стороне с ним, всё ещё не делает меня ненормальным. Окружной прокурор Харви Дент и детектив Гордон...Столько успешных дел. Столько преступников, оказавшихся за решёткой в Блэкгейт или ломающих стены в Аркхэм. Но в том главная ирония времени, что оно утекает, сколь не пытайся его сдержать в сжатом кулаке. Всё вокруг меняется. Погода в том числе. Марони, разукрашенный скунс, должен был оказаться за решёткой, сгнивая там до конца дней своих, ненавидя самого себя за то, что не всех сумел купить в этом городе. Харви старался, очень старался...И куда это его в конечном итоге привело? Только безумец не будет делать выводы из собственных ошибок.
Ах, да. Они говорят, что у меня поехала крыша. Так кто тогда не умеет делать должных выводов? Те, кто считаются нормальными?
— Мы хотели... Задумываясь, собираю в своих мозгах мозаику. Некоторые события мелькают чётче, некоторые довольно смутно. Но сложно сказать, что в котле воспоминаний ничего не наскрести  из того, что там было раньше. Харви Дент был прокурором, что должен был посадить Марони. Ещё до того, как оступился и проиграл. И вроде бы...сложно...тогда...говорить, что того хотел я. Истины весьма относительны, в зависимости от того, под каким углом смотреть на них.
— Надо слушать желания. Марони может быть мёртв. Констатирую сухой факт, который вряд ли должен вызывать удивление у детектива Гордона. Дела прошлых лет, когда эти радости были недоступны, канули в Лету, реку забвения. Наверное, каждому рождённому в этом городе, уже к тридцати годам хотелось бы окунуться в неё. Только бы забыть то, с чем приходится мириться.

А затем, Джим задаёт вопрос и внутри вскипает всё волной первородного гнева. Он заполняет каждую клеточку тела, разливаясь по кончикам пальцев, которыми сжимаю монету, заставляет практически задыхаться от злобы. Я всё ещё дышу хорошо — мои физические показатели всегда в норме. И здесь достаточно кислорода, я никогда не позволю себе больше находиться не в комфортных условиях. Но внутри слишком холодно для того, чтобы позволить себе хоть один глубокий вздох. Он выиграл себе сегодня жизнь. Но это далеко не наша последняя встреча. Плюс...Если я застрелю его здесь сейчас. Разве на то, в конечном итоге, окажется не воля Судьбы?
— Что изменилось? Не приходится говорить с ним больше, стягивая ленты, к которым привязано общее прошлое. Они давно отпущены, но стоит пожалуй, их сжечь полностью. Эти слова — словно издёвка, на которую детектив Гордон не имел никакого права. Только не здесь. Не на моей территории. Не со мной. Однажды ему уже повезло сегодня. Но я, после его слов, вновь могу спросить Судьбу — стоит ли он того?
— Что изменилось, Джим Гордон? Почти шиплю от собственной ярости, сокращая оставшееся между нами расстояние. Мне хочется разорвать его сейчас, а после, выцедить всю кровь до последней капли и облить ею здание суда. Пусть  видят, что стало с их ненавидимым героем. Защитник всех страждущих, худший друг для всех, кто когда-либо оказывался рядом. И я могу причинить ему боль — не буду удивлён, если того хочет. Ведь каждый раз, рискуя собственной жизнью, он становится на шаг ближе к величию. Жалкому и фальшивому, словно шоколадная медаль. Но он ведь хочет того. Быть лучше всех нас. Знать лучше.
И всё же, не ударяю, лишь нависаю над ним, заглядывая в глаза. Выстрелить бы ему сейчас прямо в печень или желудок, с близкого расстояния. А после — пусть живёт. Влачит своё жалкое существование инвалидом, не способным принимать больше пищу. Сколько героизма и сил в нём останется после?
— Глупая шутка? Всё было когда-то в прошлом. Но больше не стало. Так к чему задавать столь глупые, весьма очевидные вопросы? Где была теперь Джильда, где было лицо? Где было всё, что казалось когда-то важным?
— Нам не быть больше рядом с Джильдой, потому что  её стошнит от отвращения. Но в зеркале я наконец вижу своё настоящее отражение. Всё было ложным, глупым, пустым. Люди рождаются для того, чтобы умирать, а в процессе — успеть заработать себе билет в Ад. И мы не хотим быть в задних рядах. Вновь улыбаюсь, рассматривая нашего рыцаря без страха и упрёка. Интересно. Вскоре ему отдадут всё, что принадлежало когда-то Харви? От ухмылки всегда тянет немного лицо, но уже давно не стоит обращать внимание на это. Всего лишь незначительные детали. — Знаешь, сколько людей умерли за то время, пока мы не виделись, но нет внутри чувства вины? Должен арестовать меня сейчас за это признание. Но не сделает. И не потому что боится проблем. А потом что давно уже об этом знает. И всё равно пришёл сюда, чтобы вновь оказаться командой.
— Харви Дент был прокурором, а ты — детективом. Вы, кажется, даже делали свою работу. Но его больше нет, только мы. Не отхожу от него ни на единый миллиметр. Не стараюсь запугать — знаю, что Гордон не из тех, кто любит делать несколько шагов назад. Но кривлюсь, чтобы каждую оголённую мышцу лица сумел рассмотреть в деталях, не отводил собственного взгляда. Пусть любуется, если не видит никакой разницы с тем, что было когда-то.
— Закона больше нет, никогда не было в этом городе. Свобода — есть. Кто для меня теперь судьи? Что смогут они, когда мы придём за справедливостью? Без ведения процесса недопустимо, каждый имеет право на защитника. Но монета редко выпадает в их пользу. Ведь вопросы, что задаёшь Судьбе, нужно уметь формулировать.
— Так ответь сам себе, детектив Гордон. Изменилось ли что-нибудь? Или кажется, что всё по прежнему? Может, вновь станем идеальным тандемом? Отправимся отправлять плохих мальчиков за решётку? Я помогу тебе в этом. Теперь можно больше. Безусловно кривляюсь, даже не стараясь сделать серьёзный вид. Гнев отпускает — я чувствую, как он исчезает, испаряясь словно роса в жаркий день. Но вопросы, что задаю Джиму, замершему напротив, остаются всё теми же.  Что изменилось, Гордон? Эти вопросы нужно было задавать себе до того, как явился ко мне.

данный пост из альта
Аркхем. Эти стены повидали множества историй. О заключении. О безумии. О разрушении. Но каждый раз, подобно фениксу, она восстаёт из пепла, чтобы принять в свои мрачные, совершенно недружелюбные стены тех, кому суждено оказаться здесь до конца дней, но кто, конечно же, мечтает о побеге. И скорее всего предпримет попытки к этому. Кто-то попробует сам, кому-то будут помогать приспешники, что остались на воле. Когда запираешь глав преступного мира, безумцев и фанатиков, к этому стоит подготовиться. И лечебница Аркхем из таких.
Шесть месяцев. Кажется сегодня ровно столько исполнилось с момента вынесения приговора, после которого была отправлена сюда. Что поразительно, но на этот раз никто не собирается оставлять меня в заключении на многие годы. Лишь на тридцать семь месяцев, что можно назвать было бы и смехотворными, но всё равно тяжелыми для меня. Быть отрезанной от растений и самой жизни, проводя свои дни среди камней, стекла и металла - что может быть хуже для той, что тесно связана с самой природой?  Но на самом деле, всё значительно сложнее. Не только в этом дело. Но и в семье, которую пришлось оставить. Когда-то я рисковала только собственной свободой и конечно жизнью. Переживала лишь за свой сад, который мог погибнуть без моей заботы и опеки. Мог завянуть. Теперь же все мои мысли о двух маленьких созданиях, что к счастью не унаследовали ни моих сил, ни моих мутаций, за то бойко отвечали, что как и отец будут верны правосудию. Наши дети... и мой муж. Угодив в Аркхем за свои деяния, я потеряла их, пусть они от меня и не отвернулись. И всё же я чувствую это каждый день. Сколько потребуется времени, чтобы они привыкли жить без меня? Сколько нужно дней, а может месяцев, чтобы привыкли к мысли, что Памела Айсли-Дент преступница, которой не стоит никогда покинуть этих стен. Или что она не достойна фамилии собственного мужа. Да, я слышала здесь много разных новостей. Статьи пестрили заголовками первые недели, когда только оказалась в лечебнице. Потом всё поутихло, но кто знает, какие сомнение это могло зародить в сознании моих собственных детей и Харви Дента, чьей женой являюсь до сих пор. Он мог бы попросить развод... но до сих пор того не сделал. Так благородно. Как и всегда с его стороны. Как и навещать меня.
— Мистер Дент, — время для посещений давно прошло. Здесь, за толстыми неприглядными стенами лечебницы время ощущается иначе, но всё же ощущается. Я бы назвала его часом сумерек, когда ночью ещё в свои права не вступила, но многие злодеи уже готовятся выйти на свой промысел. Этот город кишит ими, словно муравейник своими обитателями. Впрочем, я едва ли гожусь на роль эксперта в этом вопросе. Для меня и "мирные" жители Готэм-сити часто равнозначны преступникам. То, что они делают с природой - ужасно. И я здесь как раз потому, что пыталась остановить это. Они называют меня безумной, но так далеки от правды. Попробовали бы сами чувствовать боль всего живого мира растений и спокойно при этом за всем наблюдать. Я пыталась, правда. Можно даже сказать, что в моей жизни был почти идеальный период. Стабильный и такой основательный, что возможно действительно совершила глупость, когда отправилась к тому заводу, собираясь уничтожить его. Ради его постройки вырубались рощи, а тяжёлые гусеницы тракторов перемалывали хрупкую траву. Его же выбросы после отравляют землю, но никто об этом не хочет даже слушать. Сильные мира сего получили свою "зелень" за это, а ждать иного правосудия было слишком долго. Пусть и был шанс.
Прикасаюсь ладонью к стеклу, что разделяет меня и прокурора. Безжизненное обжигающее холодом. Его невозможно разбить, даже если очень того пожелать. Даже если случайно, вместе с охранниками, сюда попадёт хоть одно живое семечко. Проще будет разрушить стены, если честно, чем эту прозрачную преграду, что позволяет говорить, но не касаться. А мне бы того очень хотелось.
— Почему ты здесь так поздно? Что-то с детьми? — Он - мой почти идеальный период. Семья и полная чаша. Прокурор чья слава спасителя Готэма бежит впереди него. И тот, кто однажды повёл под венец преступницу, место которой определили здесь. Он сам был вынужден это исполнить, выступив в роли государственного обвинителя. И я не держу за это зла. Кажется мы оба знали, что однажды это случится. Старые привычки невозможно искоренить, даже если ты почти идеальная жена и любящая мать. Растения мне тоже как дети. Не могла поступить тогда иначе.
— Харви, ответь мне. Почему ты здесь? — Чувствую внутреннее беспокойство, пока молчит и просто смотрит на меня. Что могло случиться такого, что собственное положение он использовал, чтобы почти перед самой ночью оказаться в Аркхеме? Он навещал меня и часто, но всегда лишь в отведённые для того часы. Может мы здесь и заключённые, кто-то даже на пожизненное и даже не одно, но всё же и у нас есть права, которые не нарушают, если только сами на то повода не предоставим. Мне здесь не нравилось, не вижу повода скрывать, но и бунтовать не видела никакого смысла. Проще было считать дни до того момента, когда по закону смогу вернуться к собственной семье. Мне бы того очень хотелось.
— Чёрт, Дент, что с детьми?! — Бью ладонью по стеклу, привлекая его внимание. Он словно не здесь. Пребывает где-то в своём собственном сознании. И выдыхаю только в тот момент, когда убеждает, что с ними всё в порядке. Я не могу за них не переживать. В Готэме слишком много отморозков, что ещё не заняли своих камер в этих стенах, но кто точит зуб на Харви Дента. Впрочем, врагов и у меня всегда хватило. Так что наши дети всегда будут под ударом. Отчасти я в этом больше виновата, ведь должна была оставаться с ними, дома, а с заводом позволить разобраться мужу, но... правосудие здесь часто имеет два лица, не так ли. И пусть я верю в силы Харви, время уходило. Он в праве за это злиться на меня. Что пренебрегла семьёй в тот вечер, которую люблю, пусть и не всегда знаю, как показать это открыто. Не привыкла держать сердце нараспашку. Что пренебрегла законом, защитником которого является мой муж. Не он отправил меня в эту "клетку", а лишь я сама. Так на кого же за это злиться?
— Тогда я всё ещё не понимаю, почему, — теперь, когда тревога за детей чуть отступает, я вновь льну ближе к стеклу, что нас разделяет. Как бы мне хотелось оказаться по другую сторону и обнять его. Только кто позволит? Многие считают, что Дент был околдован моими феромонами, что был не в себе, когда сделал предложение, а после повёл под венец. Многие того не постеснялись высказать, когда покидала зал суда, чтобы оказаться здесь, в Аркхеме. И даже те, кто давно пребывал в этих стенах, были отчего-то уверены, что всё это время я им манипулировала. Глупо. Мне совершенно не требовалось этого. Есть "яд" и посильнее моего. Название ему любовь.
— Срок ведь не изменят, верно? — Завод был кому-то очень нужен. Имен открытых было немного, но те, кто так и остался в тени... Дент мог бы со временем достать их всех, но я поторопилась. Не смогла сдержаться. Было слишком больно находиться на той территории. А как же было больно им... Отвожу взгляд, стараясь подавить в себе воспоминания. Я уничтожила завод своими силами, но едва ли выиграла тогда. Его отстроят заново, на деньги выигранные у страховых. Те, кто прятался в тени там и остаются. Только Харви теперь значительно сложнее их достать. Они будут готовы.
— Прости меня, — произношу так тихо, что скорее не услышит, а по губам прочтёт. Мне правда жаль, но то признать всегда было непросто. Можно даже сказать, что он первый, кто подобные слова от меня вообще может услышать. Только и он сегодня удивляет, произнося слова, которых никогда не ожидаешь.
— Что... что ты сказал? — Мне действительно кажется это нереальным. Игрой воображения, не более. Харви Дент пришёл, чтобы помочь мне покинуть Аркхем раньше времени? Разве такое бывает? Губы кривятся в усмешке. Нет, это определённо игра разума. Моего.
— В этих стенах никогда не бывает стопроцентной безопасности, любовь моя. Здесь самые безумные и самые ужасные преступники. Пойманные Мышью в плаще, отправленные твоими силами из зала суда прямо в эти камеры. Не многие с тем знаешь ли согласны, в отличие от меня. Тут все и в опасности, и в безопасности одновременно. Парадокс, — внимательно слежу за каждым его действием. За каждым движением. И не могу скрыть улыбку, когда понимаю, что он вновь перекатывает монетку между пальцев. Всё тот же Харви Дент. Но может что-то изменилось?

К некоторым новостям невозможно подготовиться, даже если знаешь совершенно точно, что однажды к тебе с этим придут. Подойдут тихим, буквально незаметным шагом, как умеют порой лишь мутанты и прошепчут на ухо несколько слов. Вне всяких сомнений, удобно было осведомителей иметь в различных уголках этой страны и тем больше, чем ближе к себе. В те времена, что могут кому-то показаться спокойными, нужно обладать особенной чуткостью, если хочешь выжить. И не лишиться собственной свободы - главной ценности, которой только может обладать каждый. Мой старый друг Чарльз думал, что лишь во взаимном уважении, между нами и людьми, может крыться правда выживания нашего вида. Я же был уверен полностью в обратном. Любое ненападение они считают за слабость, вполне дозволительный страх. И если попробовать подставить вторую щеку, то пожалуй...Они, ровно в тот же самый момент, попробуют сломать тебе челюсть. Естественный инстинкт хищников, к коим не только мы причислялись, но и они. Разве что, я никогда не был согласен с той доктриной, что люди - венец эволюции. Мне кажется, мутанты шагнули куда дальше, в своем развитии. Умели все то же, что и те, у кого не было нужного набора генов. А вот им...оставалось довольствоваться собственной завистью, облаченную в фольгу из ярости и ужаса перед тем, что не могли понять. Чувство собственного несовершенства весьма сильно может ранить эго. И люди, со всеми их пикетами, выкрикивающие жестокие лозунги, якобы в опасении за их жизни - лучшее тому доказательство. Забавно, как  история выглядит, если к ней присмотреться чуть внимательнее. Кто же первый, раз за разом, старательно наносил удар другой стороне?
И я, которого называли злодеем сейчас повсеместно, давал им шанс. Которым они могли бы воспользоваться, будь у них чуть больше здравого смысла. Но вместо того, чтобы жить в мире, они пришли в мой дом, чтобы убить мою семью. Разве можно обвинить меня в той ненависти, что едва сдерживаю в границах собственных поступков? Не от того, что мне жаль хоть одного военного, вынужденного в меня стрелять, даже зная, что его же пуля пробьет его череп. Скорее от того, что мутанты пока не готовы до конца. Слишком разобщены, разделившись на тех, кто все еще верит наивно в светлое будущее. И тех, кто уже устал от притеснений. Многим кажется, что стоит лишь потерпеть и обязательно все станет лучше. Вот-вот. Должно стать. Но они, к вящему сожалению моему, не видят общей картинки мира. Той, в которой безопасное будущее навсегда останется запечатленным лишь в абсолютной победе. Нашей над ними. Нам никогда не дадут свободы, которую мы жаждем. И с удовольствием, лишь только представится возможность, постараются забрать ее у нас. Многим из моих собратьев не хватает все еще толчка для понимания. Крупного конфликта, в котором снова обвинят нас. И когда люди направят оружие...Мы будем к этому готовы. Надеюсь, что все. Разобщенность не может нас сделать сильными. В тот же самый миг все идеалистические отповеди Чарльза про мирное сосуществование окажутся совершенно бессмысленны. Он не был прав, как бы не лелеял надежды об этом. Использовал детей из собственной школы, чтобы спасать людей. Но с чем сталкивался, каждый раз, когда с одним из них происходила беда?...
И мне жаль, что война разобщает стороны, пусть даже, это звучит весьма очевидно. Чарльз, Рэйвен...И конечно же, мои дети. Все, кого  я потерял, пусть даже, двое из них все еще были живы. Но Нина, маленький невинный ребенок, пострадала лишь от того, что была со мной рядом. Когда они пришли в мой дом, нарушив все возможные границы. Забрали ее у меня, окончательно давая понять, насколько невозможен между нами мир. Говорили, что боятся за жизни своих детей, пока такие, как я, не на цепях и не в клетках, но считали себя вправе забирать жизни наших. Словно это был мусор. Ничего не стоящая форма жизни, от пребывания которой в этой реальности ничего не изменится. Разве можно меня было винить за ненависть к этому? За желание защитить собственных собратьев от подобного отношения?
Я тоже пытался когда-то, как и Чарльз. Но наши дороги давно уже разошлись. Он говорил, что пытается защитить мутантов, но все, чему учил, так это терпеть. Разве волк не перегрызет оленю глотку, если тот покорно голову склонит, в желании показать, что не собирается ударять рогами? То, что дано нам, как способы самозащиты, нужно было использовать. Не для того, чтобы править миром, хоть именно в этом меня пытались вечно обвинить. Лишь в том, чтобы позволить нашему роду выжить.
Двое из четырех моих детей еще живы, но никогда не встречались со мной. Знаю, где все находятся, у меня достаточно информаторов не только среди государственных служащих, но и в разных странах. Мутанты, знающие о том, что есть тот, кто позаботится о них, всегда старались прибиться ко мне, продемонстрировать собственную лояльность. Новые мутанты, Братство мутантов, Клуб  адского пламени...Много, к каким организациям я имел самое непосредственное отношение. Да. Они были в этом разобщены, с разными целями, разным поведением. И все же, я контролирую их. Мутанты выступят едино, когда будут готовы, когда настанет тот самый момент. Одного глупого законопроекта по контролю над нами будет достаточно для того. Любой обнародованной информации о том, что делают в лабораториях, в попытках понять природу того, чего боятся. И мне не дано будущего предвидеть, при всех моих талантах. Но я знаю все же, что этот час придет. Каждый шаг, совершенный людьми против нас, будет вести к тому.
А я, вполне возможно, в тот самый момент, даже воссоединюсь с собственной семьей. Видел уже демонстрацию всех их талантов, о том трещали по всем телеканалам. Но сейчас...Не время. Оно не настало. Когда они так близки к людям, когда это сделает их столь удобными мишенями, как это было с Ниной. Может быть, я и не лучший отец, не стану спорить. И все же, не приближал момент нашей встречи. До тех пор, пока мне не сообщили, как настойчиво меня разыскивает мисс Джонс. Всего лишь детектив, без всякой личной заинтересованности. Можно было бы не обращать на то никакого внимания, не привыкать было являться персоной, которую жаждали найти. В стольких преступлениях обвиняли, часть из которых я даже не совершал, что...Но личность заказчика мне тоже передали. Трудно было отказать в личной встрече. Даже если планировал все это совершенно не так.
С детективом проблем не возникло. Получив сверх своей оплаты, оставила нас "разбираться с семейными делами", с ее же слов, без предварительного уведомления Ванды о том, что работа выполнена. Сообщила только, где должны были встретиться, но обещала не появляться там, не демонстрируя никакого особенного интереса к ситуации. Что было весьма разумно с ее стороны. Магнето и та самая Ванда из Мстителей, о которой трубили теперь все газеты и СМИ. Было бы, что обсудить, узнай люди правду. Вот только, как мне кажется, дочь и без моего присутствия в ее жизни, умела привлекать небывалый интерес. Я бросил когда-то собственных детей, чтобы не подвергать их жизни опасности. И не скучая слишком сильно, они сами привлекли ее на себя. Впрочем, надо сказать, что не удивлен. Мои гены...Они не могли не проявиться должным образом. А если вспомнить мать Ванды и Пьетро...Знаю, что мы сделали их сиротами, увлеченные своими идеями и тем, чем были заняты. И все же, их детство не было плохим. Лучше даже, чем то, что мы могли бы им предложить. Любящие приемные семьи, позволившие им быть не живыми мишенями для нападок, а обычными детьми. Детство без войны и знания того, что этот мир готов им предложить за то, что они мутанты. Ничего, кроме казни. Никто не считал их уродами лишь за то, что они талантливее, умнее, сильнее. И не пытался отомстить мне через них, за все деяния. Однажды я уже позволил людям это. Но больше не допущу подобной ошибки вновь.
Усмехаюсь лишь, оказываясь за спиной девушки. Не нужно эффектно появляться на дорогом автомобиле или спустившись с лестницы вертолета, как поступали порой злодеи в фильмах. Наверное, именно так я был ей представлен заочно, в официальной версии событий, что существовала. Вот только, общество забывало успешно о том, что ударило первым. И помнило каждый раз лишь нанесенный ответный удар.
- Я, Ванда. Глупо очевидно с тем спорить. Сообщила мисс Джонс, кем являюсь ей, а значит, вовсе не для того, чтобы к Братству Мутантов примкнуть, меня искала. Почти уверен, что не с той целью. А даже жаль. Теперь, когда дочь выросла, окрепла и приняла наконец свои силы как часть природы, вне всяких сомнений, пригодилась бы своим собратьям. Я больше не смог бы сказать, что дело все во мне, а не в ней самой, носительнице все тех же самых генов. Но у нас, раз уж Максимофф первая решилась на контакт, еще будет время поговорить об этом. Мы с Магдой не оставили им даже свою фамилию, которую та носила, когда была моей женой. Я забрал у нее близнецов, столкнувшись с предательством. Но не мог оставить их и с собой рядом. Не в те времена.
- Кажется, меня ты и разыскивала. И это тоже факт, который не оспорить. Не встретились бы здесь сейчас иначе, смотря друг другу в глаза. Вижу, как расширяются ее зрачки от удивления. Ей кажется, что видит меня она впервые. Но мы встречались с ней раньше уже, я не исчезал от беременной жены. Вот только, слишком маленькие они были с Пьетро, чтобы помнить о том, как я был рядом.
- Наконец-то всплыла правда. Ждал часа, когда тебе это станет известно. Когда решишь, что готова к встрече. Наверное, не так должна происходить встреча отца с дочерью, спустя столько лет. Но я держал ее на руках, когда она была еще совсем малышкой. Ей же я сейчас был кем-то, совершенно посторонним. Человеком с объявлений по ТВ, что "разыскивается". Тем самым опасным мутантом, ужасаться от действий которого общество призывали. Это не было совсем честно по отношению ко мне. Я лишь защищал тех, кто был мне дорог. Но стоит ли упоминать, что люди редко правде в глаза заглядывать любят, опасаясь столкнуться с ее неприглядностью?
- Так выросла с момента нашей последней встречи. Так похорошела. И мне жаль, что вижу сейчас здесь лишь тебя, а не вас двоих. Я скучал. Знаю, что по самому больному, вряд ли успела оправиться после смерти Пьетро. Но от того, что я промолчу об этом, вряд ли ей станет легче. Знал ли я, что происходит в их жизнях? Безусловно. Про нее, про него, про Лорну. Горевал ли, когда единственный сын погиб?...Двух детей потерять всегда больнее, чем одного. И все, что можно с этим сделать, так это копить собственный гнев, высвободив его, когда будет необходимо. Одна моя малышка погибла не успев совершить ничего плохого, ровным счетом. Другой же ребенок, в своей попытке защитить людей. Насколько это было справедливо?
А еще, не скрываю того, что мы виделись однажды. Не знаю, что в официальных отчетах, что она достала, но я никогда не бросал их мать беременной, как можно было бы ожидать. И уж точно не уходил, не попрощавшись с собственными детьми, не убедившись в том, что они в безопасности. В надежных руках, что смогут о них позаботиться. Но так в тот момент было нужно, от того, что наш мир был таков. Не мы придумали эти правила. Лишь делали все, чтобы в этих условиях выжить.

- Живи ты со мной, я бы тебя каждый день ими кормил. - В слух Аято этого разумеется не произнес, ибо крошка-они и так уверен в том, что его новый знакомый морской екай, а скажи он такое, то точно бы подумал, что его хотят утащить на дно морское. Улыбнувшись самому себе, юноша чуток крепче прижал к себе огромного жука. Элизабет выглядела громоздкой и неповоротливой, но было в ней что-то необъяснимо милое. А Итто как эксперт по жучным боям, еще сказал, что она довольно сильная, что заставило Аято почти раздуваться от гордости за своего жучка (и за себя, ибо нашел).

Шустрый демоненок успел устроить им место для боев, и даже положил свою ставку, рядом с ним Камисато-младший казался нерасторопным и вечно зависающим, пора это исправлять. Встав с другого края импровизированной арены, юноша высыпал из рукава горку конфет на такой же сорванный листочек, ставя их на кон. Хотя на самом деле он бы их и так отдал. - А точно! - был же еще рисовый шарик. Он тоже пойдет для ставки.

Немного взволнованно выдохнув, Аято поставил свою Элизабет на арену. Его немного смущало повышать голос, хотя радостный подпрыгивающий Итто, вызывал невероятный энтузиазм и волну умиления. - Э..Элизабет, ты сможешь! - Тут же захотелось закрыть лицо руками и спрятаться за стол от смущения. Его всю жизнь учили сдержанности. Но...почему бы и не покричать. Поборов все свое смущение, Аято захлопал в ладоши, радостно крикнув своему жучку. - Давай Элизабет! Дави! Ты лучшая!!
Было ощущение, будто бы именно этого Элизабет не хватало, поддержки, ее почти перевернули, но в последний момент, она ушла в бок, а потом толкнула Пурпурного Ниндзя с такой силой, что тот проехался назад не успевая цепляться лапками за поверхность.

- Еще чуть-чуть Элизабет!! - жук мотнул головой, и в этот момент, Аято даже затих и замер с приоткрытым ртом. Словно в замедленной сьемке, его оникабуто перекинул через себя оппонента, роняя его на спинку. - ДА! Элизабет ты самая лучшая девочка! - Она встряхнула жесткими крыльями, и приняла позу победителя (в глазах мальчишек разумеется).
Схватив жука со стола, Аято поднял ее над головой и покружился, а потом с невероятным умилением потерся щекой об ее панцирь. Но это было недостаточно для выхода эмоций. Поставив Элизабет обратно на стол, юноша подскочил к Итто, резко поднимая его над собой и все так же кружа.

- Итто-Итто! Это было так здорово, так захватывающе! Я никогда не играл во что-то подобное! - обхватив его руками Аято крепко-крепко прижался к нему. - Спасибо тебе за это! - Когда ему вообще было в последний раз настолько весело? Сегодня, он наконец-то почувствовал себя обычным ребенком, мальчишкой, коим ему на самом деле и положено быть. А встреча и знакомство с маленьким они, было чем-то невероятным и потрясающим.

- А ты расстроился? - когда эмоции чуток утихли, Аято присел на траву рядом с ареной, усаживая Итто между своих коленей, и примостив подбородок на его макушку, и обнимая Так юноша любит сидеть со своей сестренкой. - Давай сделаем обмен? Ты забирай конфеты с рисовым шариком, а я возьму дыню, она мне очень понравилась. - посмеявшись, Аято еще разок стискнул они, которого невероятно сильно хотелось потягать за щеки, и совсем чуть-чуть потрогать рожки.

Китти знала о том, что в школе было небольшое пополнение. Но пока что ей не удавалось познакомится с ребятами, то тренировки, то уроки и лекции. Но вот в один из дней профессор очень попросил ее потренироваться с одним из новеньких, при этом сказав только что это молодой человек. Но предупредил, что лишнего девушка не болтала, а строго по теме и так далее. Ответив на его слова, при этом девушка попросила его, что новенький сам пришел в комнату тренировок. На что профессор согласился, после чего девушка отправилась переодеваться для тренировки. В школе мутантов Китти держалась всегда в одиночку, нет у нее конечно есть несколько друзей, с которыми она общается. Но чтобы прямо таких отличных друзей, то таких точно нет.
  Дойдя до своей комнаты, по дороге она видела Курта, который что то делал, Бобби который явно ругался с Роуг. Да последние дни они очень часто ругались, что иногда все думают о том, что рано или поздно они расстанутся. Для Китти это наверное будет самым лучшим, ведь ей нравится Бобби Дрейк, но об этом она точно не будет ходить и всем рассказывать. Хотя многие об этом догадываются, тот же Пётр, он же Коллос. Он всегда ее подбадривал ее, говоря что она очень милая и красивая девушка, которая многим нравится. Сейчас стоя перед своим шкафом, чтобы переодеться. Немного ещё постояв, девушка переоделась в тренировочный костюм и отправилась в комнату тренировок и по пути встретила сново Курта. - О, Китти. Ты на тренировку что ли? - Молодой человек мило улыбнулся, посмотрев на Прайд.
- Да, профессор попросил провести тренировку с одним из новеньких. Так что мы потом с тобой поговорим или куда нибудь сходим вместе как друзья. - Курт только кивнул в знак согласия, после чего они попрощались и она дальше направилась на тренировку. Иногда она думала о том, что даже если не она не тренировалась, то может хотя бы на одной из миссии подвести своих товарищей. Поэтому старалась тренироваться каждый день по несколько часов.
  Когда девушка только попала в школу мутантов, она была так сказать оторвой. То есть практически всегда не слушалась учителей, и самого Чарльза Ксавьера. Но сейчас она изменилась, потому что понимала что рано или поздно на мутантов начнется охото и тогда им придётся сражаться за своё будущее. Даже ее родители которые узнали о ее силах, когда она была маленькой, сначала испугались. Но потом приняли решение, что не зависимо от того что она простой подросток или мутант, они всеравно будут ее поддерживать. Вот почему на каждые праздники они старались забирать ее домой, чтобы вместе отмечать все праздники.
  Сейчас же подходя туда, где должна была пройти тренировка, Китти осмотрелась стараясь взглядом найти новенького. Но видимо время ещё было, поэтому девушка решила его подождать. Надеюсь что этот новенький не настолько серь, чтобы ставить какие то свои условия и так далее. Пронеслось у нее в голове, пока она дожидалась молодого человека. Может и для нее самой было бы полезно узнать других поближе, тем более новеньких. Но если так подумать, она боялась что может не понравится тому или иному человеку.

Не стоит обманывать себя тем, что Войту это решение далось тяжело. А главное - не могу его за это осудить, даже мысленно. Как бы не взывал к своему профессиональному "служить и защищать",  а не "карать во имя мести". Конечно же, это не правильно, кто спорит? И всё же...Представлять не хочу даже себя на его месте или Олински, когда их дети погибли. Слишком тяжело, словно пятнадцать тон чего-то тяжелого на сердце свалили. И даже думать не хочу, как повёл бы себя в подобной ситуации, с теми, кто был в том виновен. Знаю, что не в наших силах предполагать, что случится однажды, мы над тем не властны совершенно. И всё-таки, весьма эгоистично, отрезаю от себя все размышления даже об этом. Не хочу понимать, если даже малой части моего осознания достаточно для того, чтобы суметь простить Войта за два его решения из-за семьи. Но я, совершенно точно, никогда за свою жизнь, даже пробовать не хотел бы примерить его шкуру. Многое он делал неправильно, не так, как принято в нашем обществе и уж точно, совсем нехорошо для копа. Вот только, забывать не стоит никогда, что за значками всегда тоже люди, просто с большим набором ответственности, чем большинство. И каждый из нас, вне всяких сомнений, готов защищать свою семью, чего бы это не стоило. Нельзя так поступать, это любой скажет, взглянув со стороны. И все слова представителей ОВР о том, что кто-то, подобный сержанту, марает и нашу честь, слышал прекрасно. Да наплевать на их мнение и выглаженные костюмчики, за которыми души не прячется. Всё видят с позиции собственной безопасности - должны управлению доказывать свою пользу, а всем копам, работающим на земле - свою власть. Подумаешь, кто-то принимает непростые решения ради этого города, наполненного уродами всех мастей. Главное - им самим не измазаться. И конечно же, не могу отвечать за их биографии, даже не пытался никогда вызнать историю каждого. Вот только сомневаюсь, почему-то, что погибни ребёнок или внучка кого-нибудь из них, даже плечом бы не дёрнули в сторону чего-то незаконного. Может быть и сдержались бы, не знаю. Но у них и Войта методы всегда различались, это во-первых, а во-вторых, смелости у него побольше было, бросать системе вызов каждый раз. Все знаем, что любимчиком в отделе собственной безопасности не числится. А я уже устал объяснять им, каждый чёртов раз, когда появляются со своими предложениями, что могут развернуться и уйти. Не собираюсь сдавать сержанта, несмотря на все эфемерные обещания продвижения по службе. Мы - одна семья. Чего никак не могли понять представители ОВР. А свою семью принято защищать.
Усмехаюсь только, головой качая, когда слышу последние слова Риксона. И снова одна и та же тема, мотив которой не меняется с того самого момента, как я присоединился к этому отделу. "Он всех вас потащит на дно. У тебя Холстед впереди успешная карьера, не перечеркни её, защищая того, кто опасен для этого города. Прислушайся к собственной совести". Иногда слова переставляли местами, иногда менялись лица тех, кто это произносил. Но в общем-то, ничего нового, действительно цепляющего за душу. Могли бы хотя бы получше готовиться, прекрасно зная, как обстоят  со всем дела. Хоть кто-то за последние годы сообщил им хоть что-нибудь полезное? Последний был Джин, которого они крепко взяли за яйца, используя безопасность отца. С нами, вот только, у них подобных козырей не было. Буквально ничего, кроме бесплодных попыток надавить на совесть и обещания лучшей жизни. Никто в нашем отделе не работает столько же, сколько я. И когда Войт уйдёт, а я сдам сержантский экзамен...Не думаю, что готов получить это место такой ценой. Он нужен не только нам и этому отделу, но и городу. Не все решения сержанта были правильными, а методы чистыми. И всё-таки, мы понимали, чего ради это всё. А иногда и выбора не оставалось. Можно спать спокойно, если не нарушать правил. Вот только, вряд ли получится сделать это, зная тому цену. Когда очередная мразь на свободе осталась, потому что так действует система. Потому что ты не захотел связываться. Потому что ни за что бы не захотел таких же проблем, как были у Войта. Мы были разные с ним, на многое бы я не решился. И всё же...Не может быть в нашей работе быть простого выбора. Его не существует просто, когда речь идёт о чужих жизнях.
- На что потенциальный расчёт? Что мне настолько понравилось сейчас быть на месте Войта, что подам вам его на блюде, придумав то, чего не было? Ухмыляюсь только, в глаза Риксона заглядывая. Уже не официальное выяснение того, что я знаю, скорее остатки разговора просто, пока Рузека трясёт его коллега. Тому даже хуже, пожалуй, стальная хватка у леди. Впрочем, всё равно спокоен на тему того, чем всё закончится. Не думаю, что нажима хватит на Адама, с которым мы всё уже решили для себя. И сколько угодно ОВР могут говорить про лучшие мотивы, взывая к нашей гордости за профессию. Мы всё-таки понимаем, что происходит. И далеко не о безопасности этого города они заботились, пытаясь проглотить Войта, застрявшего костью в их глотках. А о сохранении собственных костюмчиков, предоставляя результаты своего труда. Сколько их уже слетело, с ним не справившись? Да и ко мне столько раз обращались, слыша одно и то же в ответ, что это правда уже вызывает удивление. Неужели опыт прошлых лет ничему не учил?
Поворачиваемся оба в сторону двери, когда она открывается и Адам появляется вместе с сержантом Никс. Выглядит она, к моему удовлетворению, весьма недовольно, с поджатыми губами. Полагаю, беседа прошла едва ли более продуктивно, чем у меня с её коллегой. Демонстрирую уместную вежливость, не проявляя особенно своих эмоций. Но вряд ли не догадываются, куда мы с Рузеком с удовольствием послали бы их сейчас. Взбесился я на стадии "Холстед, у тебя же семья, сын, ты не должен позволять себя тащить на это дно". Да, у меня была семья. Но во-первых, ненавидел просто, когда это использовали неважно, каким образом, а во-вторых...Да, у меня семья. А потому, я отлично понимал Войта и его поступок. Плохой психологический ход, весьма непродуманный. Может быть, лет пять назад, ещё смог бы осудить, в сомнениях пребывая, а теперь, ступив на место Войта хотя бы одной ногой...всё меняется, когда у тебя появляется свой ребёнок. И то, что сложно понять было до того, вдруг становится таким очевидным.
- Никто не приехал. Я уже сказал, что всем раздал поручения по нашему расследованию и они будут заниматься ими. Не надо тормозить работу всего нашего отдела, наслушавшись баек на улице, договорились? Намеренно всех удалил, кого куда, зная о том, что к нам с Адамом сюда из ОВР приедут. Не хотел, чтобы шныряли здесь или задавали неудобные вопросы хоть кому-нибудь. Тем более, никто из ребят и правда ничего не знал. Не стоило их вовлекать ещё и в это. Впрочем, ОВР и не старались, как ни странно. Знали почему-то, совершенно чётко, кому задавать вопросы об этом. Ссылались конечно на то, что мы с Рузеком первые прибыли на место преступления, но...Не знаю. Было в этом что-то ещё, в этой уверенности.
Правда, мишени для нападения выбрали неудачные. Никто из нас с Адамом не был новичком в этом отделе и подобные проверки проходили тысячу раз. Что в этот раз могло пойти для Войта не так? Впрочем, намекали, что я могу уже сдавать на сержанта, а Войт весьма неблагонадёжен, и если споткнётся, как и  должен...Бред. Не того они человека выбрали, чтобы грызть кого-то за возможные перспективы.
- Мы закончили? Вежливо улыбаюсь, смотря на представителей ОВР, выдерживая их раздражённые взгляды. Стервятники, ни дать, ни взять, предпочитающие кружить не над падалью даже, а над живым ещё существом. Вот только, пусть подальше от нашего отдела кормятся. Здесь точно им никто не подкинет пищу ни для ума, ни для желудка.
Молчим с Адамом, провожая их взглядом, сжимая руки на груди. Перестаю облокачиваться на стол, в показной расслабленности и только убедившись, что достаточно времени прошло с их ухода, поворачиваюсь наконец к Рузу.
- Как всё прошло? Предполагаю, что нормально, раз уж из отдела собственной безопасности ушли недовольные нами, но всё же. Давить пытались, но не скажу, что с перебором. В этом, как мне показалось, не было ничего действительно личного к Войту, к его деяниям, как бы не распространялись по мораль. Просто он для ОВР добычей был лакомой, вот и всё. Весь мотив для горящих сердец.
- Умеют они достать, этого не отнять. Вздыхаю только, пытаясь встряхнуться после встречи этой, не самой приятной. Не дал им ничего из того, что они хотели, но не значит, что хотел бы повторения общения. Уверен, что ещё не раз встретимся - дело по убийству того парня не закрыто, виновный не наказан. А значит, придерживаться они будут изначальной своей версии, про заказ Войта. С которой солидарны были и мы с Адамом. Разве что, не собирались раскрывать свои рты на эту тему.
- У них точно есть что-то вне обычных подозрений на тему Войта. Не могу объяснить, просто чувствую. Во-первых, знают про ситуацию с его внучкой, а во-вторых....Не спрашивали даже. Просто хотели себе дополнительных свидетелей словно. У тебя также? Могли и просто разные методы использовать, утверждать не могу, плохо представляя, что в голове каждого из них. Зато сложилось такое впечатление. - Так, надо подумать, пока сержанта нет, что дальше. Протираю своё лицо ладонями, стараясь сконцентрироваться. От шавок из ОВР мы отбились, с этой стороны они не подойдут. Но в каждом деле ведь есть свидетели и обстоятельства. А ещё - информаторы, рассказывающие о том, что действительно происходит на улицах. - Созваниваться с ним и разговаривать на такие темы не можем. Значит, будем решать сами. И вся информация должна быть подальше от наших, чтобы их в это не втягивать. Плечами только пожимаю, констатируя факт, как всё будет. Не произношу вслух то, что мы и без того оба знаем: это правда был заказ Войта, а мы сейчас собираемся стать соучастниками преступления, скрывая его. Вот только, оба уже сделали свой выбор. В тот самый момент, когда начали лгать ОВР. И не донесли о собственных мыслях.
- Не говорим, чем заняты, ни Ким, ни Хейли. Я серьёзно. Если спрашивают, куда отлучаемся, то по личным делам. Не стоит в это никого втягивать. Во-первых, вряд ли поймут, а даже если, это значило бы их подвергать опасности. Делать такими же соучастниками, если вдруг что пойдёт не по плану. Так что, мы с Рузеком в это добровольно ввязались, сделав свой выбор, нам за него и отвечать. Единственным, в этом смысле. Вот и всё, собственно.

[indent] Нельзя сказать, что дело Войта приобрело неожиданный поворот, удивляя сотрудников его отдела новым приходом шакалов из отдела внутреннего расследования. Скорее даже наоборот, было довольно понятным, что коллеги заинтересуются главой вновь после того, как напавшего на его внука обнаруживают мертвым. Ни я, ни Холстед дураками не были. Кажется, стоило один раз взглянуть на сержанта, чтобы заиметь подозрения в его участии этого убийства, однако… Что сам я думал по этому поводу? Я не стенал из-за сокрушительности преступления, не шел вразрез со своим внутренним копом. Черт, кажется на мгновение я даже негласно поддержал наставника за радикальность методов, но все-таки не это стало причиной того, что я решил встать на защиту Хэнка. Я был предан полиции, верил, да и верю до сих пор в систему, но не могу не признавать, что иногда она дает сбой. Как и любая другая. С этим я согласен не был. Моя внутренняя жажда справедливости была сильнее правильного поведения со стороны закона. А верность «своим» всегда шла бок о бок с безумием. Не зря что ли я подставил себя ради Антонио? Впрочем, не жалею. Повторись такая ситуация снова, я не стал бы ничего менять и с радостью подставил бы себя под удар ради спасения своего коллеги и друга. Я пошел бы на это ради любого члена своей команды, а потому ни разу не колебался, когда разговор с Джеем пошел о том, как нам поступить дальше. Расклад был ясен с самого начала, оставалось только пройти первый этап и понять, что ОВР известно об убийстве и о ролях Войта и них самих.
[indent] Мне не раз приходилось проходить через подобное. Процесс не из приятных, но мне ли привыкать? Стараясь держаться спокойно и уверенно, я присаживаюсь на твердый стул перед серьезного вида леди, и устраиваюсь на нем настолько расслабленно, насколько это возможно. Благо, эти двое появились в нашем отделе и на нашей территории, и каждый сантиметр рабочего пространства словно бы вселял уверенность в работоспособность затеи. Никто больше не попадает под удар, только двое нас, оказавшиеся первыми на месте преступления, и спокойствие остальных коллег добавляет мне чуточку самоуверенности, ни лишая рассудка, ни даря чувство неуязвимости.
[indent] - Офицер Рузек, Роберт Рузек ведь ваш отец? – низкорослая, крупноватого телосложения женщина с густыми каштановыми волосами переводит взгляд с папки на меня, моментально считывая мою реакцию, словно губка, впитывающая влагу. Не меняясь в лице, выдерживаю карий взгляд и отвечаю спустя пару секунд. – Так точно, мэм, - выбирая деловую форму общения, стараюсь не выделываться, не строить из себя мальчишку или подлизу, демонстрируя уважение и настойчивую холодность. – Его ведь обвинили в превышении полномочий. Лишили пенсии, полицейского звания и всех наград… - удар ниже пояса мог бы подействовать на того, кто не ожидал бы похожего хода, но я ни разу не удивился. – Да, мэм. Это я его сдал, - дергаю уголками губ, выражая отсутствие сожаления по этому вопросу. – Мой отец перешел черту и понес за это наказание. Но я не вижу связи между Бобом и Войтом, - пожимаю плечами, ощущая, как теряю терпение с этим цирком шапито, который устроила мне сержант Никс. – Один член вашей семьи уже оказался преступником. Вы же не хотите, чтобы Войт потащил и вас за собой на дно этой ямы, - да, следовало ожидать, что она так вывернет. Вытягиваю вперед ноги, делая вид, что не имею понятия, к чему вообще ведет женщина, сидящая напротив меня. – Я уже говорил вам, что не знаю ничего, что помогло бы вам копать под Хэнка и дальше. Ему незачем меня тянуть, я уверен, вы ошибаетесь на его счет. – Слова кажутся подобранными случайно, однако это не совсем так. Мне приходится извращаться, чтобы не дать прямого свидетельствования против виновности главы отдела и самому не попасться на игру слов. – Слушайте, я не знаю, что еще добавить. У нас сейчас полно работы, мы не сидим без дела. Есть два висяка, которые мы должны закрыть до возвращения Войта, так что... У вас остались еще вопросы? Если нет, дайте нам возможность помочь этому городу так же, как хотите помочь ему вы, - в последнюю фразу вкладывается капля фальшивой лести, в которую не верю ни я сам, ни моя собеседница. Сержант Никс поджимает губы, стоит мне подняться на ноги и дождаться от женщины вынужденной реакции. Выходя из помещения, мы с сотрудницей департамента полиции проходим длинный коридор, оказываясь в общем зале, который облюбовал Риксон, «маринующий» Джея. Лысоватый мужчина, судя по выражению лица, тоже в восторге не пребывает, не получая от коллеги никакой нужной ему информации, но я не спешу ликовать и переглядываться с другом. Нам с Холстедом нечего скрывать – вот, что должны чувствовать эти двое, хотя надежды в то, что они просто поверят и отступят нет никакой. Но игра началась, мяч уже на поле, и мы как сотрудники двадцать первого участка только что отбили первую попытку попасть в ворота. Пока только пробную, проверяющую силу противника, но показывающую, на чьей стороне оказываются временные напарники.
[indent] - Пытались надавить на меня делом моего отца, - отвечаю брату по оружию, стоит ему задать вопрос. – У них не вышло, - пожимая плечами я подвожу итог, складывая руки на груди и играя желваками. Методы у каждого свои, безусловно, но этот ход был грубым. У них не получится сыграть на наших слабостях, хотя попытка засчитана. – Как у тебя? – верю, что Холстед придерживался изначального плана, иначе к чему было вообще все это затевать, и нисколько не сомневаюсь в исполняющем обязанности сержанта в его отсутствие. – Да уж, - недовольно цыкаю, дергая левым уголком губ. – Как думаешь, у них что-то есть? – спрашиваю я старшего, переводя на него свой взгляд, и киваю, стоит Джею подтвердить мои опасения. – Думаю, пока они действовали аккуратно. Аргументы слабые, но, возможно, это сделано для отвлечения внимания или же, действительно, уточняли что-то через нас, - такая тактика тоже работает, особенно с теми, кто после первой встречи с копами считают себя неуязвимыми. Мы с напарником такими не были, но это лишь означает, что расслабляться не следует. – Думаю, для наших ребят будет лучше держаться от этого дерьма подальше. Их могут допросить, конечно, но не будем ставить их под удар, пусть ведут себя естественно, не вникая во всю эту канитель. – К тому же лишняя нервотрепка может сослужить плохую службу с делами, которые мы, правда, остались вести. – А на счет информаторов… - задумчиво почесав щетину, перебираю в уме всех тех, кто мне должен и выуживаю знакомое лицо и имя, - У меня есть один парень. Отсидел срок за мошенничество, отмывает деньги одной из банд. Он скользкий тип, но я спас его задницу от второго срока, так что с тех пор держу его на коротком поводке и не даю это забыть. Он живет как раз в том районе, где произошло убийство, и, поверь, на тех улицах не происходит ничего, в курсе чего не был бы этот парень. – Диксон всегда был довольно осторожным парнем. Строил из себя дурачка, прикидывался глухим на одно ухо, но всегда оставался в игре. Связываться  с ним по телефону было бесполезно, так как он никогда не брал трубку с неизвестных номеров и нарочито не записывал мое имя в свои контакты. – Я знаю, где его найти. Сейчас как раз вечер, не хочешь пропустить по бокалу пива? – подмигиваю, намекая другу на посещение питейного заведения, и хлопаю Холстеда по плечу.
[indent] - Эй, Ронни, как жизнь? – присаживаясь за барную стойку, сразу здороваюсь с барменом, имя которого только что подслушал. Нет, мы с ним не знакомы лично, но мое лицо вряд ли ему запомнится, ведь здесь полным-полно более примечательных отморозков. Заказываю нам с Джеем по бокалу светлого, и начинаю с коллегой непринужденную беседу на тему детских подгузников и своей чокнутой несуществующей жены. Проходит не более двадцати минут, как дверь бара открывается, впуская грузное тело с круглым носом, едва удерживающем вес больших роговых очков. Киваю напарнику, но с места не двигаюсь, позволяя Диксону занять свой высокий трон и заказать какое-то сомнительное пойло, которое всегда было в его заказе. Еще пять минут, и я киваю детективу, побуждая начать наше небольшое представление. Нужно подтолкнуть нашего информатора скрыться в уборной, а для этого нужно слегка пролить на него немного пенного и не вызвать желание сбежать сразу, как только моя физиономия окажется рядом с его лицом.

в каждом из нас есть тьма. тягучая, что патока медовая, липкая, что самая прочная клейкая основа, и горько-сладкая, что самый запретный плод. пряная. с привкусом мяты и мелиссы. она оседает на языке и нёбе, не дает даже малейшей возможности сглотнуть [и избавиться от наваждения]. тьма всегда манит ярче и существеннее, нежели свет. во тьме скрывается тайна. она щиплет, колет, будоражит. паутинка цепляется сначала за краешек одежды и по миллиметру отвоевывает пространство. завлекает. тьма всегда слаще. порой она даже приносит удовлетворение. и неважно, чем оно будет вызвано - возмездием ли, местью или элементарным человеческим эгоцентризмом [читать - сумасшествием] - главное, эффект будет достигнут. вся сила человеческого разума в том, что мы научились отличать то, что хочется от того, что нельзя. чем сильнее искушение, тем сильнее борьба с ним. говорят, бог не посылает нам того, через мы не сможем пройти [никогда не была абсолютно верующей], что борьба всегда должна заканчиваться победой, только вот он, видимо, забывает, что у каждого из нас свои пределы допустимого. свои границы, которые истончаются с каждой новой битвой [с миром, с обстоятельствами, с самим собой].

мои границы трещали по швам несколько раз, и каждый раз все заканчивалось не так как того хотела я. на восстановление каждый новый раз уходило все больше времени // нервов // антидепрессантов // сил. кукольный домик стал рубиконом. именно за теми стенами я вконец запуталась в том, что реально, а что нарисовано умелой рукой кого-то изве. стала подобно марионетке верить в то, что видят глаза, и напрочь опровергать доводы рассудка. в финале почти абсолютно разучилась балансировать на тонкой грани, называемой здравым смыслом. дрожащие пальцы, покрасневшие глаза [наполненные невыплаканными слезами], выпирающие ребра - кукла перестала быть красивой картинкой, превратившись во что-то пугающее и до хруста костей напоминающее ночной кошмар. прежняя спенсер хастингс оказалась погребена где-то глубоко под фундаментом тех чертовых стен, что стали настоящим личным адом для всех обманщиц.

в жизни каждого из нас есть такой человек, который не поддается логике, законам и принципам. и ты вроде отлично понимаешь, что нет с ним будущего // семьи // счастья. только боль [жгучая и давящая], бесконечные ночные разговоры и приступы какой-то неконтролируемой животной страсти [от которой сходишь с ума]. ты гадаешь, любовь ли это, дружба, просто привычка, впитанная в кровь. не находишь ответов, и дойдя до крайней черты непонимания - отпускаешь [в надежде все решить одним действием]. и начинаешь думать // верить, что забыла, удаляешь всё номера, смски и фотографии… чистишь телефон // плеер // ноутбук от напоминающей о прошлом информации [музыка, фильмы, просто картинки]. стараешься продолжать жить. по-другому. выстраивать кирпичик за кирпичиком новую реальность, и окрашивать ее в другие тона [в абсолютно противоположные тем, что были, когда вы были вместе]. смотришь другие фильмы, слушаешь другую музыку, ходишь по другим улицам // городам, но в какой-то момент приходит понимание, что ты все также продолжаешь бороться. отчаянно и старательно не сдавая ту крепость, что находится внутри тебя. он - как омут. этот запах еле уловимый, эти руки с тонкими пальцами, эти усталые карие глаза... и знаешь ведь, что еще чуть-чуть - и все, но тем не менее, идешь до конца, до последнего шага. пока возможности возвратиться назад уже не будет. психотерапевт говорит, что для полного излечения мне необходимо найти что-то такое, что будет служить якорем... якорем в ту жизнь, где спенсер хастингс была прежней. где не давила на плечи тяжесть темного отчаяния, горькой беды и опасности постоянных смертей. где жизнь была другой. что-то, что будет возвращать // не отпускать канаты здравости и держать на плаву. что-то, за что я захочу держаться [ведь не желая этого всегда буду противиться]. и роясь в памяти в какой-то момент поверила, что кавано может стать таким якорем [только вот понимание пришло слишком поздно, и от того налаженные устои снова зашатались].

ивонн была прекрасна в своем исполнении // появлении // цели и действии. она стала тем самым народным подорожником для правильного офицера, желающего обзавестись семьей, детьми, домом и псом [и неважно в каком порядке будут стоять эти понятия]. но в то же время для меня она стала тем самым пусковым механизмом, что запустил систему невозврата. а я слишком... любила его, чтобы доставить боль. пыталась смириться с кольцом на пальце мулатки, с будущей счастливой жизнью новоиспеченного семейства [и зареклась никогда более не пересекать наши с ним прямые. выбросить этот якорь к чертям собачьим на растерзание {пусть даже понимала, что другого не найду. была готова пожертвовать}]. хотела не думать о том, что ее появление спутало все карты. хотела, но не могла. внутри не смогла погасить уголек той темной-черной натуры, что тихим шепотом напоминала о том, что этой красивой девушки не должно быть в моей жизни. гнала это все. в кои то веки таблетки глотала по расписанию [чтобы потом не пожалеть о своих мыслях].

от комнаты веет пустотой. и холодом. в какой-то момент даже кажется, что там, за окном гораздо теплее, чем здесь. взгляд касается стен, вещей и мебели, пробегает молнией по периметру и останавливается на закрытых стеклах окна. унять дрожь в пальцах удается лишь крепче ухватившись за плотный пластик коробки с настольной игрой. - хорошо, обещаю делать это как можно реже, возвращаясь взглядом к своему собеседнику даже пытаюсь улыбнуться. не выходит. слишком напряжена. и потому, когда он уходит на кухню в поисках чашек // чая // чего-то еще, больно сжимаю одну ладонь в кулак [впиваясь острым маникюром в нежную плоть]. сумка аккуратно опускается на диван, туда же и коробка с игрой, сама же подхожу к окну, слегка замедленно пробегаю вдоль рамы [будто о чем-то думая // вспоминая] пальцами. щелчок, и створка стеклопакета впускает струю вечернего ветра внутрь. там снаружи на улице мигает фонарь, и на несколько секунд "зависаю" на этом монотонном речитативе. шаги за спиной выводят из транса, от чего слишком резко вздрагиваю.

  слишком наивно было предполагать, что визит будет ожидаемым и желанным. все же я, наверное, самый последний гость, которого тоби хотел бы увидеть. медленно прокручиваю это в голове, и от того делаю шаг назад. отступаю и даже пытаюсь построить пути "побега". выискиваю минимальное расстояние, рассчитываю углы, пытаюсь держать концентрацию [и не замечаю, что перестаю дышать]. да, надо было предупредить, узнать, или хотя бы написать, а не врываться вот так в личное пространство после потери близкого человека [коим самой стать так и не удалось]. - значит меня можно отнести к категории нежданных гостей, которых хочется быстрее спровадить. тогда зачем чай? можешь просто сказать, что занят, я пойму и уйду... не буду терзать тебя своими играми и своим присутствием, на выдохе озвучила то, чего боялась. но внутри же теплится надежда, что не скажет // не сделает этого. десять секунд прямого взгляда и потом самой не справиться, - отвести в сторону и вниз к сумке. - когда ты последний раз выходил на улицу? между прочим, там сейчас неплохая погода. немного ветрено, конечно, но ... пытаюсь завести тему ни о чем, чтобы не раздавить себя тишиной. - свежий воздух необходим организму..., последнюю фразу почти обрываю на полуслове. попытка включить былую спенсер, борющуюся за здоровый образ жизни, за правильное поведение, за разумные поступки со звоном разбивается о собственное же им противоречие. - пусть не улица, так хотя бы окно. надеюсь, ты не против?..

Времена меняются. И несут собой новые обязательства. Не всегда возложенные на нас против воли — сложно заставить меня то сотворить, чего я против буду. И всё же...Наверное, я взрослею, хоть никогда не был достаточно юн. Как и Кощей. Как и мир вокруг нас, что не становится мудрее. Лишь злее, собственным опытом руководствуясь, а смертные... Впрочем, друг мой, на заре лет когда встретились, тоже таковым был. Мечтал о силе и власти, что затмят очи всех обидчиков его, не брезговал самой чёрной и  грязной работой, и сызмальства достаточно мудр был для того, чтобы понимать — всё, что желаешь, необходимо брать силой. Я помню, когда мы встретились однажды, у реки Смородины, где ступил он на землю ту, что охранял я. Разорвать бы, сжечь пламенем лютым, а после похоронить на дне реки огненной, где ни в жизнь бы не обнаружили его тела. Да и кто бы искал? Чародей-наставник, что к магии приобщал, открывая тайны этой вселенной? Люд простой, что забыл уже давно о существовании его? Ну, бегает юнец, приказы мага известного выполняет, как подмастерье его выступает. Да вроде бы, оба зла не делают никому, к чему внимание обращать на него? Знаю, сколько  мыслей кипело тогда в голове юного Микулы — другой судьбы он жаждал, не на подмостках у мудрого старца выступать. Да только один бы позлился, да оставил эти мысли, ни духу, ни смелости не хватило изменить всё. А Кощей...
Да, пожалуй, это имя мне давно привычнее. Знал и другим, как люди вокруг называли, кем крещён был. Отдан в услужение магу, защитнику людскому, да служил тому с детства верой, да правдой. И может быть, так бы оно и продолжалось. Но коль буря в горячем сердце зародилась, так не остановить её уговорами одними. Сам чародей на опасную тропу шагнул — мальчишке рассказав о бессмертии, о бесконечном всесилии. А доступа к тому дать не собирался. К чему было бередить разум фантазиями подобными, коль к действиям подтолкнуть не хотел? Сам же в судьбе своей виновен был. Были и минуты раскаяния, и мыслей лишних, и сожалений — трудно убить того, кто с детства растил тебя, словно отец родной. Да только шанс на вечную жизнь для многих всё списывает. И друг мой, во времена те лихие, исключением не стал. Не слишком много лет прошло — не для меня уж точно. Да и ему теперь годы было не отсчитывать. Своего добился в тот раз, прошёл этот путь тернистый. И жить ему теперь столь же, сколь и мне — вечность целую. Не так уж плохо вышло, на самом деле.

Помню и встречу нашу первую, и как удивлён был, что из смертных кто-то забрался в эти земли. Я, вечный страж Царства Мёртвых, гостей к Чернобогу не пускал. Тех лишь, кто жизнь свою отдал, душе чьей суждено было пройти через переход этот. Юн тогда был тоже, сродни подростку наверное, если в человеческий возраст переводить. Но смертным быть мне никогда не приходилось, сложно было подсчитать. Однако же, не чувствовал разницы сильной, когда встретил незваного гостя у реки Смердящей, жаждущего отыскать тут то, что ему принадлежать не могло. Многое в этих землях было, за мостом, последней границей перед Чёрным Царством, да только, боялись сюда люди ступать, место своё зная. Путь найти сложно сюда было, но возможно вполне, при определённой доле хитрости, да помощи тех, кто тайны ведает, окунуться стоило в озеро поблизости, чтобы в землях моих появиться. Вот только  выхода, при том всём, не обещал никто. Шумели чёрные лебеди в волнении, когда незваный кто заявлялся сюда, за погибелью собственной. И уж конечно, никогда я в том ему отказать не мог.
Но с Кощеем, смертным тогда ещё вполне, иначе всё вышло. Сам не знаю, почему не разъярился от вторжения в собственные земли, да смерть ему не объявил. Делать нечего было особенно — герои и те сюда не стремились без особенной цели, чтобы меня одолеть. К тому же, легко потревожить Навь, да только последствиями разойдётся по царству земному. К чему люду обычному лишний раз рисковать было, да бесов заставлять злиться?
Так и разговорились в тот раз, вроде бы. Я  — от любопытства сильного, столь юный человек отчего в этот мир вторгается, ему чуждый, он — по собственным мотивам, так полагаю. Неплохо ему жилось у чародея, да только же, разве заменит старик, пусть и мудрый, но остальных всех? Пусть даже друга, одного единственного, кто поймёт все мотивы твои, да то, что на сердце болезненной раной раскрывается? Многое в голове было тогда у Микулы...имя его кажется чужеродным, хоть произносил раньше тысячи раз, но не всё вслух мог сказать ему. О помыслах своих тёмных, да о том, что жить не собирается также — точно нет. Лишил бы его маг тот знаний своих, оставив за порогом, вот и всё, чего добился бы откровенностью своей. Так что, правильно всё сделал, лишь мне открывшись, кто никогда его затей не осуждал. Напротив, помочь был готов, собственных интересов не лелея, интереса лишь ради. Ну и потому что сошлись мы с ним, как друзья добрые, несмотря на то, что характеры были несносны. Полагаю, что влияли друг на друга хорошо даже, в определённой степени. На многое я был готов, да того не делал, без влияния друга единственного. Кощей же... Только это имя его теперь. Что выбрал, то я и уважил, иначе не называю. Пленник собственных страстей, заложник желаний. Многое они для него значили. Да разве же мне то было осуждать? Не было у меня никогда и никого его ближе, чтобы заботиться хотелось. Женился недавно, вроде бы...Да там другое совсем. Главная красавица на Руси, которую иначе, как Прекрасной не называли. Конечно же, подобную упустить не мог — кому досталась бы ещё, раз не мне, в очередном напоминании, кто я есть, о чьём существовании помнить им надо? Приходили добры молодцы спасти, лелея глупость свою, да только так их кости на дне мрачной реки и остались. То мне принадлежит, чего я желаю.  А уж своё никогда не отдам.

Впрочем, всё хорошо шло, а на душе спокойно не было. Многие годы мы с Кощеем рядом были — не только плечо к плечу, о чём бы речь не шла, сборе дани с княжеств или развлечений совместных, но и в прямом смысле. Перебрался ко мне во дворец, как только с чародеем покончено было — места здесь были спокойнее для него, обучение своё продолжать, да и люди не лезли. Хорошо нам было вдвоём, интересов общих много было, места — тоже, не теснились. Простор здесь был для него, с чертями рядом, да чего только не росло. И земли не простые, горестями, кровью, да тёмной силой омытые. Жить бы тысячелетия, да не жаловаться. Да только не то в последнее время происходит, чувствую же, хоть вслух мне того не говорил. С Василисой того обсуждать не буду — мнение её меня ни в каких вопросах не интересовало, а вот с Бессмертным теперь уже поговорить стоило, пожалуй. Не делает ничего, чтобы злость мою или недоверие вызвать, да долго слишком друзьями близкими были, братьями почти, чтобы не чувствовал я нехорошего. Тоже события не торопил, встречаясь с лёгкой отстранённостью, но и самому много времени с тем разбираться не было — женился только, нужно было опробовать супругу, да к новому статусу своему привыкнуть.  Да только и об остальном всём не забывал.
— Что не так? Не приветствую даже брата названного, в зал входя. Вижу, что сидит на одном месте, да не двигается, кости чьи-то разглядывая, но вопросов лишних не задаю. В дела его магические не лез никогда, ни к чему было. Знал, что подстрахует, если вдруг проблемы какие-то возникнут, да и сам без того знает, как лучше. Так что, копаться в том всём желания не было. Не чужда была мне магия — в лебедях чёрных, что на озере безмятежно плавали, сила моя заключалась...дополнительная, на всякий случай. Не отрубить мне всех голов было, пока хоть один из них жив, да и их прикончить проблемой сложной было. Но углубленно в эту сферу не влезал — даровано природой было, а не знаниями. Не было нужды колдовать, физической силы хватало, чтобы дела свои разрешать. Являлся в истинном облике когда, того люду простому достаточно было. Что они со мной сотворить могли, недовольство демонстрируя? Не было у них сил на то. А вот Бессмертный с Василисой — другое. Колдуют постоянно, что-то делают, то себе во благо, то мне, то во зло кому. Сильно не лезу узнавать, говоря откровенно, чем занимаются. Мне жить не мешает это никак и на том спасибо.
И не было у нас с Кощеем ссор, чтобы с того начинать, да только терпение моё длинным никогда не было. Ловил на свадьбе отстранённый взгляд, да слишком натянутую улыбку, хоть был единственно важным гостем среди всех десятков. Но тогда конечно же, вопросов задавать не стал — понятное дело было, что удивлялся друг подобному повороту событий. Да и мотивов моих не понимал — коль жить могли с Прекрасной за так, к чему было на себя обязательства возлагать? Всё равно же поздравлял, громко и с чувством, всё неплохим казалось. А после, без доводов веских, показалось вдруг, что всё наперекосяк пошло. Не делает ничего плохого — всё также вместе пьём, по душам говорим, ближе друг друга никого у нас.  А чувствую всё же, словно туман между нами вклинился, за которым видения размываются. Объяснить сам  того не могу, да только ощущение, что оскорбил где Бессмертного ненароком.
Вижу, как взгляд на меня поднимает, от костей на ткани разложенных отрываясь, не понимает вроде бы даже, говорю о чём, да только вопрос мной уже задан. И ответ на него получен мною может быть только от него. Хорошо всё, так пусть так и скажет, допытывать больше не стану, ему я верю. Нет, так прямо пусть заявит, в какой момент между нами стрела вклинилась, какими мыслями разум его омрачён. Никогда не лгали друг другу, да зла не делали. Ни к чему было и дружбу нашу пылью серой покрывать.
— Странно ведёшь себя. Останавливаюсь от него неподалёку, пространства личного не нарушая, чтобы не помешать чему. Без понятия уж, чем тут занят был, пока я не явился. Несколько часов меня от силы дома не было, пока княжества навещал, а ощущение, что тучи сгустились прямо посреди замка. Василисы рядом не было — не могли поругаться. Да вроде и язык общий найти сумели, друг друга сильно не трогая.
— Если задел чем, то так и скажи. Не нравится мне подобные разговоры вести — сроду их между нами не было. Да только неопределённость душит ещё сильнее. Ощущение, что к испытаниям каким вдвоём готовились, а я его одного позади оставил. Не предал бы я брата своего. А иным его и не считал. И о том, что не сильно любитель Кощей в мысли свои кого посвящать, я тоже в курсе. Но мне-то доверять может, как никому на этом свете белом. Лучше уж сейчас выяснить, что не так, о чём мысли колобродят, чем затем отвернуться друг от друга. Нет в этом мире всём у нас никого ближе, не девицу же иль злато не поделили, на принадлежащее друг другу никогда не покушались. Не видел я упорно причин, по которым он сторониться меня в последнее время начал.

And the violence causes silence
Who are we mistaken?[indent] Нужно ли вообще говорить о том, что за последние несколько часов Клэр успела добрую сотню раз проклясть весь этот чертов город и каждого жителя в нем? Разбитые витрины и окна жилых домов, брошенные автомобили, кучи горящего мусора, ошметки человеческих тел, валявшиеся прямо на тротуарах и полчища кровожадных тварей, что некогда были вполне нормальными людьми. Не таким она представляла свое возвращение домой. Хотя, если уж на чистоту, младшая Редфилд и не приехала бы в Раккун-Сити [столь ненавистный еще с детских лет], если бы не исчезновение брата. В один прекрасный день Крис просто перестал выходить на связь, тем самым посеяв в сердце младшей сестры тревогу, что множилась и распространялась по телу, подобно смертоносному вирусу.

[indent] Не было ни малейших сомнений в том, что во всем происходящем виновата славноизвестная корпорация с весьма говорящим названием. Амбрелла и впрямь, словно зонт, накрыла город, но не защищала его, а обрекала на верную смерть. Власти, осведомленные в деятельности корпорации, отворачивались спиной, притворяясь глухонемыми слепцами. Даже те, кто клялся "служить и защищать", не сумели исполнить свой долг. Клэр собственными глазами видела то, что осталось от полицейского департамента; видела, что стало с шефом Айронсом и, по жестокой насмешке судьбы, стала карающей дланью для безумца. Пускать пулю меж глаз бездушному существу, что ведомо лишь животными инстинктами, куда проще, чем отнимать жизнь человека. Жаль только, что не пришла раньше, до того, как бедняжка Кэтрин испустила последний вздох.

[indent] А дальше... Клэр не может точно сказать, в какой именно момент в ней вновь взыграл героизм, толкая на очередной необдуманный поступок. Шансы выбраться из города и без того к нулю приравниваются, а она еще и девчонку за собой тащить решила. Разве не глупость? Возможно. Но... Бросить ребенка на растерзание изголодавшимся монстрам - значит окончательно утратить себя. И не будет тому оправдания.

[indent] - А если он нас найдет? - Глаза девочки на мокром месте, голос дрожит, а тонкие пальцы крепче сжимают ладонь рыжеволосой. Клэр невольно поджимает губы: заверить Шерри в том, что её мутировавший папочка до них не доберется, она не может, но и пугать еще больше тоже не вариант, от слова совсем.
- Даже если и так, я не позволю ему тебя забрать, - божественная уверенность, если, конечно, закрыть глаза на тот факт, что Биркин, за считанные секунды, способен разорвать её на сувениры, а уже после,  избавившись от единственного препятствия, отделяющего его от дочери, заполучить заветный кулон.

[indent] Открывая очередную дверь, Редфилд мысленно взывает ко всем богам, чтобы характерный скрип не привлек крайне нежелательное внимание. Кроме Уильяма, в комплексе полно зараженных сотрудников, которые моментально явятся на шум. Держа пистолет наготове, девушка первой проходит в кабинет и, убедившись, что он пуст, коротким кивком подзывает Шерри. Разбросанные по полу канцелярские принадлежности, разбитые пробирки и ворох рассыпавшихся документов свидетельствовали о том, что кто-то покидал это место в спешке. А вот свежие кровавые разводы на белоснежной стене и темно-алая вязкая лужа утверждали, что этому кому-то все же не удалось сбежать. Покопавшись в ящиках письменного стола, Клэр находит электронный пропуск на имя некого Томаса Уилсона. Хочется верить, что он открывает все двери, без исключения.

[indent] - Шерри, - рыжеволосая присела на корточки перед девочкой, - Ты должна послушать и сделать все, как я скажу. Оставайся здесь и не издавай ни звука, не выходи, что бы не услышала. Я найду выход и вернусь за тобой. И вот, - сняв с запястья часы, она вручает их новоиспеченной подопечной, - Следи за временем. У меня есть пятнадцать минут.

[float=left][/float] [indent] Пожалуй, юной Биркин стоит отдать должное: она не плакала, не закатывала истерик и не создавала лишних проблем. Сложно вообще представить, что ей довелось пережить до того, как Клэр нашла её, перепуганную до полусмерти, в полицейском участке.

[indent] Мерцающее аварийное освещение давит на психику, рисуя на стенах замысловатые тени и вынуждая девушку раз за разом останавливаться, в ожидании того, что сейчас из-за угла покажется очередная неведомая зверушка. Откуда-то сзади доносились приглушенные стоны и скрежет: мертвецы, заточенные в лабиринтах лаборатории также, как она, искали выход, но целью их явно было не спасение. Стараясь не задерживаться, Редфилд спешно проверяла каждую дверь, в надежде, что удача, наконец, улыбнется ей, но, вместо спуска к железнодорожной ветке, натыкается на пустые кабинеты, пока...

[indent] - Стой на месте!
Впереди показались две фигуры в спецформе. Отдавший команду, женский голос не сулил ничего хорошего. Клэр подчинилась, но пистолет не опустила. Впрочем, вряд ли они видели в ней угрозу.
- Вы еще кто такие?

Сама не знаю, как же так всё получилось. Что за страшный "привет" от самой судьбы-матушки, которая так посмеялась надо мной в этот вечер. Какой-то миг и все события набрали просто бешеную скорость, мелькая обрывками и фрагментами 'картинок'. Значительно после - тоже. До сих пор помню жуткий визг тормозов, что разрезал воздух. Только вот не знаю, не помню точно, моих или чужих. Яркая вспышка сбоку, от машины, что вылетала с полосы встречного движения на полной скорости. Словно и не было никакого ограничения в городе. скоростного режима, который всем соблюдать стоило бы. В любое время суток. В большом иль в малом потоке машин. Словно и не существовало никаких правил, которые подобным образом нарушены были в тот миг. Я не успела среагировать толком. Резкая боль была мне на то доказательством, как и скрежет металла, разлетевшееся в дребезги стекло. Подушка безопасности не помогла совершенно. Кажется, даже, нанесла только больше ущерба, врезаясь в грудную клетку, когда подаренное мужем авто стало превращаться просто в смятый металл. В бесформенную груду железа, а меня в покалеченную 'куклу', в жертву обстоятельств, что ещё дышала, до приезда спасателей. Как сквозь туман слышала голоса случайных свидетелей, что остановились помочь. Они бы не смогли достать меня сами, но помощь вызывали. Слышала и вой сирены скорой, которой было тут уже нечего делать. Иронично и даже забавно, что в этой моей смерти прошу винить не мужа, а какого-то случайного козла, которому, от всей своей души, пожелала не дожить до нашей следующей встречи. Может и грубо, но кто просил его становиться причиной страшного дтп, в котором я умерла?
И не важно, что уже ближе к ночи непременно оживу. Ему-то того не знать. Как и многим людям, что стали свидетелями аварии, о которой, непременно, ещё и сюжет снимут. Мне, конечно, не мелькать на экранах после, чтобы объяснять, как же я "выжила", коль уж факт смерти зафиксирован был, но приятного все равно мало. Пусть кукла и заклинание не позволят мне окончательно упокоиться, пока цел подарок матушки, да только кто мне мои нервы компенсирует? А болевые ощущения? Не только те, что при столкновении ощутила, но и после уже, когда вновь с супругом окажусь на одном ложе? Не смешно это, каждый раз возвращаться девственницей и всё заново ощущать. Только в этот уже раз даже Горыныча не обвинить толком. Даже, поди, не подозревает, что с супругой могло произойти. И кто знает, когда узнает. На тот свет меня отправил не он. Не с него и спрашивать за это. Неужели никто не объяснял, что "не можешь - не берись"? Или права ему подарили вместе с машиной, забыв сие поведать и уточнить? А ведь из принципа потом узнаю, что с ним стало. И если всё так же буду ещё зла, а он вполне себе не в гробу, то ждёт его участь незавидная. Конечно, не такая как девиц, которых Горыныч порой в своих объятиях сжимал, мне назло. Те очень даже неплохую теперь композицию составляют, на дне пруда, русалки недоделанные. Но фантазии моей и на этого урода предостаточно будет, коль уж виноват в событиях, что и машину угробили мою, и меня саму в путешествие на тот свет отправили. Недолгое, правда. Только разве это оправдывает его? А если бы не в мою машину вылетел? Если бы за рулем была не я, что живет уже несколько тысячелетий, а простая девушка, которой подобного столкновения и не пережить? Впрочем, о том думать мне тогда и не с руки было.

В себя прихожу от холода, что буквально до костей пробирает. Словно кто окно открыл, в пору зимнюю, да так и не закрыл толком. Сквозняка только не хватает. Впрочем, от последнего бы и не отказалась, кривясь от запаха странного и неприятного. Незнакомого дня себя. Резкий, сбивающий столку. Ну, и куда я угодила?
Версия, конечно, появляется значительно раньше, чем глаза открываю. Не забываю я обстоятельств, при которых в темноту провалилась. Смерть очередная настигла, да только не её я добыча. Не в этом мире ещё. А значит в этом веке пусть мне в самый что ни наесть морг. Дом умерших, покуда их тела не передадут родственникам, если таковые найдутся. Моих, конечно, им уже не сыскать среди живых, но вот мужа может и оповестили. А может и нет ещё. Не знаю я порядков этого места. Да только не нравится оно мне уже, когда всё-таки в себя прихожу и глаза открываю. Помещение, что видало свои лучшие годы давно уже, в котором, к счастью, из живых только я. То-то было бы криков и шока, если бы кто из местных работников был ещё на своем месте рабочем, а я бы села. Впрочем, о том сейчас тоже особо думать не хочу.  Ежась от холода окидываю себя взглядом, прижимая к груди не то простынь, ни то ткань какую-то, которой меня и накрыли. Не мешок и на том спасибо, наверное. Только вот не радует меня тот факт, что очевидно очнулась я уже после того, как надо мной 'поработали'. На мысли такие наталкивает отсутствие одежды. Ещё бы холод ни ощущала. Это мёртвым плевать, да местным, быть может, что явно в своей одежде пребывают. А мне как быть? Не могу же я так выйти к ним. Да и покинуть стены этого заведения тем более. Делать-то чего теперь? Может и ведьма я, да только перемещаться не умею, как и одежду из ничего достать. Придется уж как-то иначе. По-старинке. Главное, чтобы никто не додумался заявиться, чтобы проверить трупы. Всё ещё не представляю, как объяснять факт того, что в себя пришла. С такими повреждениями, как были у меня, неожиданно не воскресают. Обычно. Только знать простому люду не стоит, что не обычная я девушка. Так что, лучше бы мне поскорее попалась моя одежда. И телефон. Вот последнее, быть может, даже более актуальное. Знаю, кому позвонить стоит, да известить, если ещё не в курсе случившегося. Надеюсь, что Горыныч в зоне доступа, а не отправился опять к кощею или на работу. Для него, в принципе, оба варианта подходящие в такое время.

Поиски вещей успехом не увенчались, но все же удается обнаружить чей-то халат, брошенный на стуле. Относительно даже чистый. Не пылаю особым восторгом, но это лучше, чем разгуливать почти в чём мать родила. Тем более, что теплее не становится. Телефон, впрочем, тоже нашёлся, пусть и стационарный. Главное, чтобы на том конце провода был отвечающий.
— Ну же. Горыныч, возьми уже трубку, — телефон супруга знаю наизусть. Не то чтобы специально разучивала, нет. Просто так сложилось. Звонила ему, бывало, часто за день. Так и запомнились цифры. Наверное именно так. Не задумывалась даже до сего момента о том, но не могу не похвалить себя за подобное. А то пойди теперь найди собственный смартфон. Вероятнее всего так и остался в искореженной машине, если и сам не разбился тогда. Но вещи это наименьшее из потерь, пожалуй.
— Трубку только не клади! — Гудки наконец-то сменяются до боли знакомым голосом. Недовольным, пожалуй. Змей в принципе не очень любил, когда его тревожат. Особенно, если еще и незнакомый номер. Но тут-то уж должен мой голос узнать и признать, раз ответил на звонок, не отбивая и не скидывая сразу. Не может же за столько столетий не признавать собственную супругу. 
— Ты мне нужен. Я в морге, — очевидно, не таких слов он мог ожидать от меня. Наверное, попытайся я себя сейчас поставить на его место, посмотреть на ситуацию с позиции того, кому вот так позвонят, в ночи, решила бы что розыгрыш какой неудачный. Только вот не первый год вместе. И даже не первый век. Горыныч любит говорить, что у меня совсем беда с мозгами, но даже при таком мнении едва ли решит, что я так прикалываюсь. Впрочем, мне кажется, что слышу в трубке не то кашель, не то смешок, который постарались завуалировать.
— Не смешно, — сама не знаю, зачем пытаюсь супругу это объяснить. Горыныч и насмешка надо мной почти неразделимы. Тут же такой повод вырисовывается. Но кому ещё, в самом деле, мне звонить было?!
— Потом поржёшь, слышишь? Скоро вернутся работники, а у них бывший труп разгуливает по помещению. Сам представляешь, какая
будет реакция? Горыныч, забери меня отсюда! — осознаю, что начинаю поддаваться панике. Мне совершенно не нравится ситуация, в которой я оказалась. И чем больше я в ней пребываю, тем тревожнее становится.
— И захвати что-то из моих вещей. Они куда-то дели мои вещи. Если, конечно, они вообще выжили после аварии. Милый, ну пожалуйста. Тут холодно и неприятно, — последнее добавляю уже более ласковым голосом, надеясь, что даже супруга проймет и он всё же не бросит меня в этой странной и до ироничного смешной ситуации. Точнее, такой она может показаться ему, но точно не мне. Ни грамма веселья не испытываю. Только злость на того придурка, что вновь просыпается внутри, а ещё желание оказаться как можно дальше от морга, с его обшарпанными стенами и противным запахом. В своём доме. В горячей ванной. Последняя мне определенно не повредит после всего случившегося. Всё же какое-то время после аварии буду ещё ощущать дискомфорт. Сколько костей встало на свои места за сегодня? Кто ж знает. Искать здесь еще и заключение мне как-то не хочется.

Мне нравится каждая минута нашего неспешного сближения, что происходит, на осторожных гранях. Не хочу спугнуть Оливию, показаться бестактным, с ней рядом находясь, хоть знаю, как легко мог это сделать. Кажется, слишком грубым показался собственной племяннице, встретив её на пороге своего дома, спустя почти пятнадцать лет. И то вовсе не было случайно. Я действительно хотел её оттолкнуть. Всё сделать, чтобы оказалась подальше от проклятого города, в котором наша семья корни пустила. Той судьбы, которую мы с рождения принимали, носители этой фамилии, была уготована и ей. Чего я допустить не мог, разрывая все возможные связи, причиняя самому себе боль.
Мне тоже не хотелось терять свою кровь, последнюю связь с живыми, своей погибшей сестрой. И всё же, Миранда должна была однажды оформиться в прекрасного подростка, а я не знал, будет ли новая война, что заберёт пятерых невинных, в проклятом обмене. К тому же, позволь я ей остаться рядом, частью нашей истории, то единственное, что ей уготовано было - самая несчастная из судеб, сродни моей. Смерти и потери, чужие слёзы, разрушенные судьбы. Кажется, никто в этом городе не мог представить меня с улыбкой. Впрочем, до недавних событий, я тоже не помнил, чтобы видел хоть что-нибудь отдалённо на неё похожее в зеркале.
Грюнвальд права была, когда мы говорили об этом: вряд ли клиентам сумел бы понравиться мой беззаботный вид и счастье отражающееся в глазах. Да и яркие цвета в одежде подошли бы к образу похоронного распорядителя вряд ли. Я знал, чего ради отказываюсь от красок в своей жизни, всё то было уготовано судьбой, предрешённостью множества поколений. И тем, чего я никогда не пожелал бы ребёнку своей сестры, которую любил всем сердцем.
Подобные чувства могут быть порой весьма жестоки. Я не мог позволить Миранде остаться рядом, как бы не хотел её воспитывать сам, имея подобную возможность. Ей надо было исчезнуть, скрыться от древнего проклятия этого города. И даже мне, связанному с чёртовым пактом, не стоило знать, где она находится. Особенно мне. Чтобы не накликать беду, не дать ей ни малейшего шанса стать частью всего этого. Правда тяжело отказываться от последней дорогой себе связи, собственной крови. Но не каждый правильный выбор обязательно должен быть простым. Обычно наоборот и бывает.
Конечно же, мне жаль, что так случилось. Смерть племянницы, случившаяся так рано, ровно в соответствии с Договором. Та женщина не должна была выжить, а пятеро подростков погибнуть во имя этого. Дьявольская сделка, с очевидно плохими подсчётами. И я не знаю, как они, предки пяти семей, могли заключить это соглашение. Дети не должны отдавать свои жизни в обмен на чужие. Особенно тех, кто сам сделал свой выбор, отправляясь служить. Полагаю так, все они, включая мать Реми, знали прекрасно, на что шли, что могут там погибнуть. Этим же несчастным подросткам, обречённым этим пактом, никто не давал ни малейшего выбора. Ужасающие смерти, забирающие тех, кто не успел ещё прожить то, что было ему уготовано. Не успевших прочувствовать саму суть существования.
Мне хотелось бы остановить это, хоть было не в моей власти. И хотелось не потерять тех, кто остался.
Странно было участвовать в тех событиях, нарушающих порядок вещей, добровольно освобождать душу Калеба Риверса. Я, их хранитель, всегда следил за сохранностью каждого экземпляра. Выглядел может быть безумно, в глазах Оливии и её друзей, со всей своей коллекцией, но не был таковым. Не дикое хобби и не мой осознанный выбор. Всего лишь то, что мне пришлось принять однажды. Потому что я тоже был Коллинз. Проклятие, что началось с простой фамилии.
Странно было бы перманентное веселье испытывать, наблюдая за душами детей, погибших слишком рано, вынужден которые был хранить возле себя. И с детства зная, что мне уготовано, никогда с этим обществом сблизиться не стремился, пытаться заставить меня принять. Живые люди, что в глазах моих, сродни теням были. Смотрел на тех, кого однажды буду вскрывать, устраивать их похороны и говорить нужные слова. Мой мрачный вид  всегда был предметом насмешек, словно психическим отклонением являлся. Так не было, к сожалению. Хотелось бы спрятаться от всего этого в клетке собственного безумия.
И всё же, почти научился улыбаться, когда Оливия появилась в моей жизни, дочь женщины, которую я когда-то любил. Наверное, это было чем-то действительно странным - сближаться с той, которую так пугал когда-то, чью душу должен был добавить в свою коллекцию. Она должна была погибнуть в том автомобиле, вместе с моей племянницей, отмеченная предательством близкого человека. Не знаю, как можно так было поступить - собственную жизнь обменять на чужую. Отказаться добровольно от чьей-то любви, во имя собственного спасения.
Когда отправлял Миранду в чужую семью, знал прекрасно, что отказываюсь от последнего шанса быть нужным кому-то, не чувствовать себя столь одиноко. Я же любил её, мою единственную родственницу. Это определённо не было простым решением. Зря она так считала. Словно, так уж легко оторвать от сердца его кусок и бросить чужим людям. Ни разу.
И всё же, я готов был выплатить эту цену, во имя её спасения, чтобы она не повторила судьбу своей матери. Мне казалось тогда, что это сработает. Что я, пойдя на эту жертву, смогу изменить то, что было предначертано множество лет назад. Не знал только, что просто упускаю то недолгое время, что могло нам быть отпущено.
Но Мэтсон - моя связь с ней, слишком дикая, слишком неожиданная. Зная прекрасно, что душа не исчезает со смертью тела, никогда не думал в то же самое время, что через кого-то буду общаться с призраком племянницы. Говорил о том, как горько потерять единственную крепкую связь с живыми, но внезапно обрёл её после потери. Знал, что город наш от других отличается, столетие объятый проклятием, под присмотром вороньего демона, но подобное даже для меня было слишком, пожалуй. Хоть и единственное, о чём сожалел сейчас, так это о том, что не смог уберечь дочь сестры. Должен был всё сделать, чтобы её заставить сбежать из Рейвенсвуда, настолько быстро, насколько это возможно. Купить ей самостоятельно билет на автобус и убедиться, что она села в него, покидая пределы города. Кажется, слишком мало был груб, при первой нашей встрече, хоть в то вряд ли можно было поверить. Всё сделал, чтобы отвратить, заставить радоваться тому, что никогда не был рядом. Постарался стать неприятнейшим человеком, одно нахождение с которым рядом, лишнюю минуту, должно было стать ей в тягость. Миранде нужно было бежать прочь из моего дома и от меня подальше. Хотел бы обнять её, прижать к себе, вдыхая тёплый аромат и вспоминать, как с сестрой когда-то, множество лет назад, проводили время вместе. Мною давно были забыты подобные чувства - такого единства с близким человеком. Было нельзя. Девчонка не должна была возвращаться и сожалеть о том, что меня никогда не было рядом. Я говорил ей, ещё маленькой совсем, что даже причин тому объяснить не могу. И к сожалению, не успел этого сделать при её жизни. Радует теперь лишь возможность хотя бы сейчас сказать ей о том, ради чего всё было, попросить прощения за вынужденную жестокость.
- Положи обратно это, ладно? Вхожу в собственный кабинет, где и застаю Оливию, разглядывающую один из моих ножей. Дёргается от неожиданности моего появления, хоть говорю весьма мягко. Всегда ходил тихо, не видя нужды особенной привлекать излишнее внимание и из собственного появления устраивать целое шоу. Даже если не собирался сейчас пугать эту девушку, риск создавая, что порежется об острую сталь.
И мне не жаль, что прикасается к моей коллекции, с любопытством её разглядывая, вовсе не против вторжения в личное пространство. Говорила мне порой, что слишком охраняю личные границы, не позволяя никому их раздвигать, но это не так. До её появления в моей жизни, нашего сближения, мне просто некому доверять было, позволять приблизиться к себе. Либо опасно было, либо попросту не нужно. Я одиночество давно полюбил  как старого друга.
- Не против твоей любознательности, но они слишком острые. Опасаюсь, что порежешься. Подхожу к Оливии впритык, одной рукой взяв мягко в свою ту, которой нож сжимала, а второй забирая из её рук. Заглядываю в её глаза с улыбкой, всем видом показывая, что вовсе не злюсь за вторжение. Правда беспокоюсь о её безопасности больше, чем о чьей-либо. Этот дом особенным был, она уже успела это узнать.
Я постараюсь об их семье позаботиться, это моя приоритетная задача теперь. Никого не осталось больше среди живых, кто был бы мне также дорог. Но всё же, мне хотелось бы минимизировать все возможные риски для Оливии теперь, когда мы всё лучше узнавали друг друга. Не помню, чтобы когда-нибудь испытывал подобные чувства. Разве что, к её матери когда-то, наивно-детские, в школьные времена. Но было так давно, что о том уже и вспомнить сложно было.
Убираю нож обратно за стекло, аккуратно его закрывая и с улыбкой поворачиваюсь к Мэтсон. Кажется, давно уже перестала бояться меня и дёргаться каждый раз, лишь только стоило мне приблизиться. Помню, как кричала, обвиняя в страсти к извращениям, когда впервые набралась смелости, узнав про чужие души. А я не нашёл даже достаточно сил, чтобы возмутиться на подобное вторжение. Она умела деморализовывать. Меня так точно. И казалось бы...
Всё менялось  в последнее время, по мере того, как мы его проводили рядом, в разгадке тайн, нас окружающих. Я стал невольным её проводником в мрачную историю, хоть думал, что это опасно. Не стоит юной девушке погружаться в этот жуткий мир, когда для неё всё ещё существует другой. Школьные вечеринки, на которых была признана королевой и театральные кружки. Весёлые парни, способные обсуждать алкоголь игровые приставки. Тем более, когда Абаддон отступил, всё могло стать проще. Это всё, обычное и подростковое, должно было принадлежать Оливии. Вовсе не то, что мог предложить я. Не хотел удерживать её рядом, собственного эгоизма ради, как бы мне того не хотелось.
Но Мэтсон сама мне выбора никакого не оставила, заставив рассказывать ей всё, что знал. И мог понять причины подобного любопытства, после всего, что ей пришлось пережить. Представляю, насколько юной девушке страшно было быть отмеченной смертью, ощущать себя ей проданной. Удивительным и прекрасным было то, насколько же хорошо она справлялась с этим, становясь всё сильнее с каждым днём. Нельзя было не заметить этого. А я...Почти зависим стал от разговоров с Мирандой. Пусть даже, её слова мне лишь передавали.
И я знаю, сколь порочны и неправильны мои желания, когда смотрю на девушку рядом. То, от чего должен был отказаться в самом начале, откреститься всеми способами, лишь только осознав первую мысль об этом. Оливия была прекрасна, как свежий распустившийся цветок, одно наблюдение за которым может спасти многое в любой прогнившей душе, едва на него взглянувшей. Моя тяга была болезненна, но никогда не превращалась в звериную ярость, в животную страсть. Скорее, пламя обжигающее, дикое и горячее, но скрытое за толстым стеклом, готовым вот-вот лопнуть. Я хотел бы поцеловать эти нежные губы, прижать хрупкое тело к себе, наслаждаясь  живым теплом. Испытывал влечение, отнюдь не правильное, что осознавал прекрасно. Не был идиотом, не способным осознать, как всё выглядит. А ещё, не хотел нарушить опасные границы, за которыми мог бы всё испортить, не зная желаний самой Оливии. Она была мне нужна, её присутствие в моей жизни. Слишком важным это стало в последнее время. Нельзя было напугать, подтолкнуть к тому, что не было нужно. Наслаждение приносило даже просто то, что она была рядом.
- Будь осторожна, хорошо? Улыбаюсь уголками губ, заглядывая в прекрасные глаза Мэтсон. Слишком близко, слишком на коротком расстоянии, такая потрясающе красивая и нежная, хоть во взгляде плещется сила. Её определённо закалило случившееся. Потому что помню расстроенную девушку возле испорченной могилы её отца. Чего определённо не заслуживала.
И мне определённо нравилось, что она научилась защищаться. Хоть и я собирался побеспокоиться об её безопасности.
- Я волнуюсь о тебе. Давно уже не скрываю собственной заботы о ней. Мне не хотелось, чтобы она погибла в тот раз в часовне, как и её друзья. Пусть даже пришлось нарушить правила, разозлив демона. Но я никогда не смогу пожалеть о собственном поступке. Таким манящим было возвращение Миранды в мир живых, но зная цену...Нельзя было быть настолько самоуверенным, чтобы придумать план, в котором мы за доли секунд переиграли бы ситуацию. Никто из нас бы не смог, даже совместными усилиями, а они погибли бы все. Я не мог допустить этого. Не в тех условиях, хоть подобное видел.
Касаюсь одобряюще плеча Оливии, совсем невинно, чуть сжимая его. Мне нравится прикасаться к ней, ощущать её живое тепло. И быть рядом. С наслаждением вдыхаю тонкий лавандовый аромат её духов, ставший таким привычным, заглядывая в прекрасные глаза. Трудно объяснить нашу близость, возникшую в последнее время, но я от того не готов отказаться, даже во имя сохранения здравого смысла. Его легко было потерять с Мэтсон рядом, потерявшись в её красоте и нежности. Пусть даже осознавая, насколько же это неправильно.